Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно уж. А чем мое присутствие тебе поможет?
– Где бы ты ни появился, все смотрят только на тебя. Бели я приду с тобой, то тоже не останусь незамеченной.
– Ты хоть понимаешь, что ты задумала: ловить мужчин на мое уродство?
– Я вовсе не собираюсь ловить мужчин. Я влюблена и хочу, чтобы он обратил на меня внимание.
– Объясни мне, зачем тебе понадобилось влюбляться в художника, который так глуп, что не замечает тебя?
Она рассмеялась:
– Считай меня дурой, если хочешь. Я так давно не влюблялась.
Истинная правда: за все одиннадцать месяцев, что я сох по ней, у нее, насколько мне известно, не было никаких романов. Конечно, она не все мне рассказывала, я допускаю, что могли быть мимолетные интрижки на одну ночь, но ничего существенного.
Я до того привык к этому, что возомнил, будто так и надо, и стал считать ее своей. А ведь следовало бы встревожиться: будь она ветреницей, мне не грозила бы катастрофа, что произошла сегодня, – Этель влюблена, и, кажется, всерьез!
Каким же я был ослом! Мне бы воспользоваться удачей и за эти одиннадцать месяцев если не представить себя в привлекательном свете, то хотя бы привить ей отвращение ко всем без исключения мужчинам. Мне бы живописать ей глупое самомнение, присущее любому самцу, и хамство, которое рано или поздно прет даже из самых галантных кавалеров. Мне бы, наконец, открыть ей глаза на их уродство, потому что все мужчины уродливы, абсолютно все, хоть и не всегда это так заметно, как в моем случае.
А что я вместо этого делал? Ничего. Я попусту потерял время: поддавшись своей роковой природной склонности, довольствовался блаженным и экстатическим созерцанием любимой. Вот и пришла пора расплачиваться.
Наступил день вернисажа. Как обычно, там было все, за что я ненавидел такого рода церемонии: глупые комментарии, притворно довольные лица, пустая светская болтовня и скрытая за всем этим неприглядная правда.
Этот вернисаж был самым ужасным за всю мою карьеру. Разумеется, та, по чьей просьбе я пришел, опаздывала. «Закон природы, – думал я, – влюбленная женщина обязательно опаздывает. Для меня это обидно вдвойне: во-первых, я один, во-вторых, ко мне она никогда не опаздывала. И я отлично понимаю, что это значит». В то же время я говорил себе, что точность – вежливость королей, а женщины довольно странно выражают свою любовь невежливым поведением: «Со мной, по крайней мере, она всегда была вежлива». Слабое утешение.
Я искал глазами предмет ее страсти. Он тоже пришел с опозданием, но раньше нее. Никто мне его не описывал, но стоило ему войти, как я понял: это он. Он прямо-таки лучился самоуверенностью и непринужденностью: наверно, когда этот человек входил в банк, в музей или в ресторан, все принимали его за хозяина соответственно банка, музея или ресторана.
На этом отвратительном вечере он выглядел хозяином картинной галереи. Гости толпились вокруг него и сыпали глупостями, мало отличавшимися от тех, что они говорили до прихода мэтра. Я был уязвлен: как Этель, девушка незаурядная, могла влюбиться в такое? Конечно, я лукавил: парень был красив, а его улыбка обнажала здоровые зубы. Моя любимая была как все: ее тянуло к красивому самцу с крепкими челюстями.
Наконец явилась моя копуша. На ней было темно-золотое платье под цвет ее распущенных волос; обезоруживающе прелестная, она кинулась ко мне, не решаясь посмотреть вокруг.
– Он здесь? – спросила она, целуя меня.
– Да. В десяти метрах от тебя, у стойки бара.
– Он меня заметил?
– Не знаю. Ты хочешь, чтобы я тебя представил?
– Нет, ради бога, не надо!
– Ты хочешь, чтобы он тебя заметил, или нет?
– Да. Нет. Попозже.
Послушай, стоит ли доводить себя до такого состояния?
– Сразу видно, что ты никогда не был влюблен.
И это она говорила мне!
– Какого черта ты заставила меня торчать здесь в одиночестве целых сорок пять минут?
– Я совсем потеряла голову. Все перемерила, ничего мне не идет. В конце концов надела это старое платье. Как я выгляжу?
И это она спрашивала у меня!
– Ты божественна. Он тебя не стоит.
– Спасибо.
– Скажи честно, что ты в нем нашла?
– Да ты что, он просто великолепен! И какой артист! Согласись, от его картин захватывает дух.
– Я посмотрел их, пока ждал тебя. И абсолютно ничего не почувствовал. Я фригиден к современной живописи.
– Мне хочется выпить шампанского, но он стоит у бара. Как быть?
Меня вдруг взяло зло; я схватил ее под руку и потащил прямо к Ксавье.
– Дорогой мэтр, не угостите ли бокалом шампанского эту молодую особу, которая в восторге от вашего таланта?
– Ну конечно. Могу я угостить и вас тоже? Вы оказали мне большую честь, придя на мой вернисаж. Я чту вас как великого анархиста. Вы сногсшибательны. Я сразу увидел, что вы здесь, но не решался к вам подойти. Раз уж вы сами со мной заговорили, я открою вам свою мечту: мне бы хотелось вас написать.
– Меня? Странная мысль. Напишите лучше Этель, она выдающаяся актриса.
– Конечно, конечно. Но сначала вас.
– Видите ли, я очень занят. И скоро уезжаю в Японию.
– Понимаю. Я подстроюсь под ваше расписание. Позвольте спросить вас, человека, которым я восхищаюсь как всеобъемлющим артистом: что вы думаете о моей мазне?
Моя любимая посмотрела на меня с мольбой. Злясь на весь свет, я ответил:
– Не стоит задавать мне таких вопросов. Я фригиден.
– У вас фригидный глаз?
– Нет, но я фригиден к живописи. Поставьте меня перед любой картиной, даже самой гениальной, – я ничего не чувствую, абсолютно ничего.
Я лгал ради Этель: на самом деле моя фригидность распространялась только на современную живопись.
– Это просто потрясающе. В жизни не слышал лучшего отзыва о моих картинах. Как я счастлив, что вызываю у вас абсолютный ноль эмоций!
Варвар! Он и мою фригидность присвоил, представив ее как исключительную реакцию на свое искусство. На мой взгляд, он хватил через край, и я собрался было высказать ему все, что думаю, но тут инициативу перехватила Этель. Она так и висела на моей руке, точно я был для нее единственным шансом удостоиться внимания мэтра. Срывающимся голосом она прежде всего извинилась за отсутствие у нее равнодушия к его картинам, потом описала до мельчайших подробностей трепетные ощущения, которые вызывало в ней его творчество. Смущенная, взволнованная, она была великолепна; на месте Ксавье я умирал бы от счастья и любви. Я взглянул ему в лицо: он разглядывал сквозь платье все то, что эта сумасшедшая готова была хоть сейчас ему предложить.