год, но он попутно сдал экзамены за весь университет по физике, химии и еще черт его знает по какой профессии, все и не упомнишь.

Конечно, одесситы преувеличили не много, но физику и химию Моня прошел, так же на отлично, как, и основной предмет, математику. Ему предложили остаться в университете преподавателем, но Моня категорически отказался. Он так и сказал.

— Хочу быть учителем арифметики в своей школе.

Моня взял в руки свой красный диплом и отправился в отдел народного образования. Тут Розу самообладание не подвело. Она взяла волю в свой огромный кулак, три года готовилась к этому разговору. Как только Моня подал заявление на работу в среднюю школу номер четыре учителем арифметики, тут же Роза с улыбкой Иуды ответила.

— Ах, простите, нет, извините Михаил Михайлович, Моня Моньевич, как-то не звучит, но место учителя арифметики в средней школе номер четыре занято. Других вакансий в одесских школах учителя арифметики, пока не предвидится. Придется подождать.

Моня не расстроился. Он мило улыбнулся, человек он был беззлобный и удалился. В отдел народного образования Моня ходил регулярно раз в неделю. Роза думала, что Моня издевается над ней, но у Мони и в голове такого не было, он просто хотел быть учителем арифметики в своей школе.

С бумагой в стране Советов в то время была нехватка, но Моню это не смущало. В свободное время, а свободного времени у него было завались, он начал выписывать свои формулы угольком на свежеокрашенном известью заборе в своем дворе. Забор был длинный и Моня мелким подчерком в течение трех месяцев чего-то там высчитывал. Моня ж ни кому не мешал, тем более что он уже постоянно ходил в штанах. Правда остряки и говорили, что некоторые палисадники он все же подмочил, но его любили и ни кто не ругался.

Кончился пляжный сезон, и фотограф Изя Айзенштей слонялся по своей квартире без дела, как Моня по двору. Изя очень гордился своей профессией. Он так и говорил.

— Эйзенштейн великий кинорежиссёр, а Айзенштейн великий фотограф. Мы запечатлеем время. Мы созидатели культуры.

Изя летом фотографировал заезжих полуголых толстых дам, на фоне Чёрного моря, в другое время на Дерибасовской улице он фотографировал таких же толстых дам, но уже одетых, и с попугаем на плече. Трудно было назвать это искусством, но Изя в это искренне верил, и, слава Богу, кто против. Сегодня Изя глянул в окно и увидел Моню, который чего-то там выписывал на заборе и подбирался к воротам. Вот приходит человеку потрясающая мысль. А почему бы не запечатлеть Моню у забора? Черт его знает, чего он там пишет. Кто бы мог подумать, что Моня станет ученым. Пройдут годы, Моня станет великим, а вот тут и я с фотографией. Пожалуйте, отвалите немного денег, это же уже не фотография, а раритет. Изя погладил себя по полному брюшку, с удовольствием фыркнул от такой идеи и выскочил во двор с фотоаппаратом. Изя запечатлел Моню на фоне забора, расписанного непонятной формулой. Формула была округлена двойным черным кругом и дважды подчеркнута с. В конце формулы стояли три больших восклицательных знака. После того как Изя сфотографировал Моню, Моня с гордостью произнес.

— Я окончил свой труд. Вы Изя видите формулу мироздания. Я рассчитал математическую модель вселенной.

Нормальный человек такое слушать не может. Изя покрутил у своего виска пальцем, но, что бы ни видел Моня, и исчез в своей квартире. Он машинально проявил фотопластинку, а когда переварил то, что сказал Моня, то выбросил фотографию за диван. Ох, как Изя в это время пожалел, что потратился зря на фотографию.

У Розы созрел план, как избавится от Мони. Моня ж нигде не работал. Добрые люди его кормили, и ему было этого достаточно. Моня не курил и тем более не пил водку. Зачем ему деньги? А Дора, мать Мони и не возражала. Успеет, еще наработается. Вот женится и поработает. Дора подыскивала Моне невесту. Ребе предложил несколько вариантов, девицы были хороши, но был один недостаток, приданное мелковато. Дора так и говорила.

— Послушайте ребе, я вас очень уважаю, вы делали обрезание моему Моне и почти ни чего за это не взяли из денег. Только, покушали немного. У моего Мони, это она сказала с большой гордостью, три университетских диплома. Я даже выговорить не могу, по каким наукам, и вы хотите, что бы он взял себе в жены таких обдергаек? Я вас прошу, зачем нам это надо. Его папа в гробу перевернется, если я на такое соглашусь. Нам надо чего-нибудь посерьезней. Вон у доктора Паиса дочка на выданье, правда, она дура, но папаша за нее дает две тысячи и все золотыми червонцами. Такая нам подходит. Не будет ни куда встревать, а готовить я ее научу, было бы из чего готовить.

— Был я уже и у доктора Паиса. Он не хочет неволить дочку. Он таки сказал. Если Ева не против, то, и у меня нет возражений. А Ева, ни в какую. Она прекрасно помнит, как Моня бегал без штанов по улице.

— Послушайте ребе, так что не нравится Еве? Моня бегал по улице как Адам. Там все видно и все в порядке, нормальный размер. Так вы мне скажите, ей, что размер не подходит?

— Дора, теперь и я вас прошу, если хотите, то узнайте у самой Евы, какой ей нужен размер. У меня есть вот эти две хорошие девочки, можете взять сразу двух, тогда и приданого хватит. Если будет надо, то я разрешу Моне взять двух жен. Сделаем для него исключение, ведь у него три диплома.

Этого разговора Роза не слышала. В своем кабинете она взяла чистый лист бумаги и написала в ЧК. В Советской стране все люди должны работать, а вот М.М. Герштейн, такая была фамилия у Мони, категорически нигде не работает. Подпись начальника отдела образования. На следующий день ЧК пришла за Моней. Что такое ЧК все прекрасно знали, сегодня забрали, через день-два и передачу не принимают. Выбыл. Это было ужасное слово: ВЫБЫЛ. Моне повезло. Он в это время находился за сараем, проверял свои исчисления формулы мироздания. Когда чекисты вошли к Доре в квартиру, соседи спрятали Моню у себя. Моню искали по всему двору, он, почти, ни когда не выходил за ворота, но не нашли. Дору по видимому успели предупредить, так что, она была относительна спокойна, хотя и рвала на себе волосы и кричала: — за что? Прошли