Когда будете просить, не говорите «пожертвуйте», а «сотворите святую милостыню», и люди сами будут вам давать, что имеют. Это слова священные… Сам Господь сказал: «Милости хочу, а не жертвы» (Мф. 12, 7).»

«Мы на следующий день поехали, – вспоминает отец Михаил, – и в Москве зашли в первую попавшуюся контору, прося помощи по матушкиному научению… Нам дали столько денег, что можно было начинать восстанавливать храм. На обратном пути мы побывали у матушки, благодаря ее за молитвы».

В другой раз матушка Сепфора предсказала, что один из жертвователей подарит Клыковскому подворью машину. И даже научила, как выбрать из нескольких самую надежную. «Обращаюсь к ней с просьбой, – говорит отец Михаил, – как нам не ошибиться, потому что машин много и все одинаковые…» Она отвечает: «Ну, ваша будет такая особенная: на ней крестик увидите, три троечки и число Ангелов»… И вот на второй машине я увидел крестик, нарисованный пальцем на пыльном капоте, а цифры, выбитые на кузове, были те, которые и назвала матушка: 333144…»

О многом предупреждала матушка клыковских иноков. Однажды она сказала отцу Феодосию, чтобы он готовился к постригу в мантию, и посоветовала купить серебряный крест. Она спросила его, какое он хотел бы имя получить в монашестве. Он ответил, что ему нравится то, которое есть, – Феодосий. «А что, – заметила матушка, – Михаил тебе не нравится?» «Действительно, – рассказывает отец Михаил, – скоро владыка мне назначил постриг в мантию. А крест я себе купил нательный. Потом же выяснилось, что владыка сразу назначил хиротонию, и мне понадобился крест священнический, о котором и говорила мне матушка».

Как и сказал отец Илий, матушка действительно начала духовно окормлять насельников Клыкова. Ее поучения были не только практического характера (как, например, просить денег на храм и другие), но и чисто духовного, монашеского. Она говорила порой очень простые вещи, но здесь важно было то, что их говорит мудрая старица. Простое получало глубину и наполненность небесным светом.

Вот, например, неким инокам захотелось от суеты и разных забот убежать в какое-нибудь пустынное место. Когда матушке сказали это, она глубоко вздохнула: да, она сама всю жизнь имела такое желание, очень естественное для монаха, но… «Радость моя, – сказала она, – пустыня везде». – «Где?» – «Вот», – коснулась она рукой груди. «В сердце?» – «Да. Вот Он здесь, с нами, Господь… И Матерь Божия. Где Их искать, если Они тут?»

Пожаловался инок, что трудно бороться с унынием. «Ты не отступай, – сказала матушка, – пришел сюда – не оборачивайся. Хоть какое тебе горе, хоть какая скорбь, пусть ругают, бьют – никуда… Скажи себе: тут мое место, не поддамся. Пусть говорят о тебе что угодно. Бери на себя все… Да и от кого терпишь-то, подумай: все одинаковые… Твое дело – бегай да бегай по послушанию, ни о чем худом не думай. И не устанешь».

Спросили у нее, каким святым подражать лучше. «Серафима Саровского надо больше всех слушать, – сказала она о подвижнике как о живом. – А из давношних…» Она задумалась. «Давношние» – это великие монахи первых веков в Египте, Палестине, Сирии, Греции… Антоний Великий, Макарий Великий, Павел Препростый… Аммы Феодора, Сарра, Синклитикия… И продолжила: «Э-эх, нам по-ихнему не жить, мы так не сможем. О них даже и говорить нечего – разве потянем? Помни близких: Амвросия Оптинского, Иоанна Кронштадтского… Собирай, кто поближе».

Кто-то вопросил попросту: «Как жить, матушка? Такое время, кругом одни искушения!» «Вставай с постели, – ответила она, – и подходи к Господу: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас»… И проси все, куда тебе и что. А то враг поведет. Выйдешь за порог – там семь дорог, а тебе одна нужна… И молчи. Камешки в рот клади – и будешь спасаться. Встретится кто: «Что это с ним? Не разговаривает». А ты без внимания… Знай свое дело. И молитву держи: «Господи, Сокровище мое! Ты мое счастье… Ты мой покой… Предаюсь воле Твоей!» Не отходи от Него».

О сне говорила так: «Выспишься лишнее – погубишь себя… Мы всю жизнь не спали – веселые были, здоровые!..»

И о еде: «Сила бывает не от еды, сила от Господа – вот сила… Вот без Бога хоть объешься – все без толку. С Ним, с Ним, с Ним!.. Тогда и встанешь бодрым, и голодный пойдешь. Хоть и не ел – не ропщи, ты еще голода не видел. А Господь с тобой – и ты сыт».

Редко благословляла матушка на дальние паломничества: «Лучше тут где-нибудь… А по дороге все растеряешь, что и имел…»

Стояла зима. В храме совершалось богослужение. Несмотря на то, что там было холодно, столетняя схимонахиня матушка Сепфора стояла и молилась, одетая в легкое пальто и безрукавку поверх него. На литургии не садилась совсем. Позволяла себе присесть только во время всенощной на кафизмах. Иногда постукивала себя палочкой по ногам, приговаривая: «Стойте! Стойте…» Она говорила, что возле братии видит духов злобы и что поэтому молиться надо очень усердно.

Сохранилось много рассказов о мудрости и прозорливости матушки Сепфоры, они еще далеко не все собраны. Вот, например, одна из ее духовных дочерей вспоминает: «У меня была икона в келии, образ Спасителя. Матушка говорила: «Какое эту иконку местечко ожидает, ты даже представить себе не можешь!» Когда в Клыкове открылся храм, она сказала: «Давай эту икону в храм отдадим. Не жалко?» Я отвечаю: «Матушка, Вы благословите – так и будет»… Отец Михаил сразу повесил ее на Горнем месте. Матушка знала, какое высокое место ожидало эту икону».

Келейница З. рассказала: «Однажды слепая матушка говорит мне: «Дай мне иголку, я буду шить». – «Матушка, как ты будешь шить? Дай мне пошить». – «Нет, дай мне иголку». Приношу ей иголку, но все за свое: «Матушка, давай я тебе пошью». Она взяла у меня из рук иголку и вставила в ушко нитку: «Я ведь сказала, что сама буду шить». И вот она сидит и шьет. Я вышла из келии и думаю: «Я зрячая, да не вижу ничего, а она слепая там шить будет…» И только я об этом подумала – она зовет меня. Вхожу. У нее в руках полотенце в полоску. «Это полотенце?» Я говорю: «Полотенце». – «А то дорожками?» – «Дорожками». – «Эта синяя?» – «Да». – «Эта зеленая, эта красная, эта белая?» – «Да». Я поняла, что она духом больше видела, чем я вижу своими телесными глазами».

Плотник Н. был мастер своего дела и гордился этим, но матушка нередко его смиряла, говоря, что «ты, мол, там-то и там-то плохо сделал, посмотри-ка… И