Суинтон подмигнул и сказал:

– Зато ваша милая женушка, Вивиан, вполне ликвидна, или я что-то путаю, а? Бюстик у нее – пальчики оближешь.

Сэр Алек густо покраснел. Само упоминание имени Вивиан этим негодяем было святотатством. Алек вспомнил, что, когда уезжал утром, Вивиан все еще спала. У них были отдельные спальни, и самой большой радостью Алека Николза было заходить к ней во время своих нечастых «визитов». Иногда, проснувшись слишком рано, он наведывался к ней, когда она еще спала, и просто стоял и смотрел на нее. Спала ли она или бодрствовала, она была самой красивой женщиной, которую он когда-либо встречал. Спала она нагая, и смятые во сне простыни едва прикрывали ее податливое, с изящными изгибами тело. Золотоволосая, с широко расставленными бледно-голубыми глазами и нежной, кремового оттенка кожей, Вивиан до встречи с сэром Алеком на одном из благотворительных балов работала актрисой на вторых ролях в одном из театров. Он был покорен ее красотой, но в еще большей степени его притягивал ее уживчивый, легкий и веселый нрав. Она была на двадцать лет моложе его, и жажда жизни буквально переполняла ее. Там, где Алек был застенчив и стремился к уединению и самоанализу, она была общительна, добра и жизнерадостна. Он никак не мог выбросить ее из головы, но только спустя две недели после их первой встречи решился наконец позвонить ей. К его удивлению и восторгу, Вивиан приняла его приглашение. Алек повел ее сначала в «Олд-Вик» на премьеру, затем пригласил ее отобедать с ним в «Мирабелл». Жила Вивиан в мрачноватого вида полутемной квартире на первом этаже в Ноттинг-Хилле, и, когда Алек проводил ее домой, она спросила:

– Зайдете?

Он провел там всю ночь, и жизнь его круто изменилась. Ни одна женщина до нее не могла довести его до оргазма. Подобной Вивиан у него еще никогда не было. У нее были бархатный язык, золотые волосы и влажные, пульсирующие, зовущие окунуться в них глубины, которые Алек исследовал до полного изнеможения. Он возбуждался от одной только мысли о ней.

И еще. Она могла рассмешить, расшевелить его, заставить полюбить всех и все вокруг. Она смеялась над его застенчивостью и тяжеловесностью, и он боготворил ее за это. Он теперь бывал с ней так часто, как она позволяла. Когда Алек приходил с ней на званый вечер, она неизменно становилась центром внимания. Алек и гордился, и ревновал одновременно. Ревниво поглядывая на толпившихся вокруг нее молодых людей, неизменно задавал себе вопрос: «Со сколькими из них она уже успела побывать в постели?»

В те ночи, когда Вивиан отказывалась встречаться с ним, так как у нее было другое свидание, он места себе не находил от ревности. Он подъезжал к ее дому, останавливался где-нибудь поодаль и следил, когда и с кем она возвращалась домой. Алек знал, что ведет себя как последний идиот, но ничего не мог с собой поделать. Что-то неудержимо притягивало его к ней, от чего у него не было сил освободиться.

Он понимал, что сделал непоправимую ошибку, связавшись с Вивиан, о женитьбе же на ней не могло быть и речи. Он был всеми уважаемый член парламента, его ждало блестящее политическое будущее, а являясь потомком династии Роффов, он входил в Совет директоров фирмы «Рофф и сыновья». Вивиан же по социальному положению стояла гораздо ниже его. Ее отец и мать были захудалыми провинциальными артистами варьете. У Вивиан, кроме тех отрывочных знаний, которые она успела нахватать на улице и за кулисами, не было никакого образования. Алек знал, что она поверхностна и, что греха таить, легко доступна. Она была хитра, но не умна. Невзирая, однако, на все это, Алек буквально бредил ею. Нельзя сказать, чтобы он не пытался бороться с самим собой. Он даже на какое-то время перестал с ней встречаться. Но ничего не помогало. Когда она бывала рядом, он был счастлив, когда уходила, несчастнее его не было человека на земле. В конце концов, не сумев перебороть себя, он предложил ей руку и сердце, так как другого выхода не видел, и, когда она приняла его предложение, счастью его не было границ.

Новоиспеченная невеста переехала в его родовой дом, отделанный в стиле Роберта Адама, неоклассического архитектора восемнадцатого века, в Глостершире, огромный георгианский особняк с дорическими колоннами и широкой подъездной аллеей. Дом стоял посреди сотни акров зеленого моря роскошной пахотной земли, часть которой была отведена под личное охотничье хозяйство; а в многочисленных ручьях, пересекавших владения сэра Алека, водилось много рыбы. Позади особняка фирмой «Кейпабилити Браун» был разбит обширный парк.

Внутреннее убранство ошеломляло своей роскошью. Холл в передней был выложен каменными плитами, а стены отделаны окрашенным деревом. С потолка попарно свисали старинные фонари, в разных местах стояли крытые мрамором столы в стиле Роберта Адама с позолоченными ножками и стулья из красного дерева. Убранство библиотеки составляли старинные встроенные книжные шкафы восемнадцатого века, пара одноногих столов-тумб, выполненных Генри Холландом, и стулья, сделанные по эскизам Томаса Хоупа. Мебель в гостиной являла собой смесь хепплуайта, изящных, тонких, овальных и веерообразных линий и форм, и чиппендейла, отделки в стиле рококо с обилием тонкой резьбы; на полу лежал огромный уилтонский (шерстяной с низким ворсом и восточным узором) ковер, с потолка свисали две стеклянные люстры, сработанные в Уотерфорде. Огромная столовая могла разместить сразу сорок гостей, рядом с ней находилась курительная комната. На втором этаже располагались шесть спален, в каждой из которых было по старинному, восемнадцатого века, камину. Третий этаж был отдан под помещение для прислуги.

Не прошло и шести недель с момента их въезда в дом, как Вивиан заявила:

– Уедем отсюда, Алек.

Он в недоумении посмотрел на нее:

– Ты имеешь в виду, что хотела бы на пару дней съездить в Лондон?

– Я имею в виду вообще убраться отсюда!

Алек посмотрел в окно на изумрудные луга, где он играл еще ребенком, на гигантские дубы и яворы и, запинаясь на каждом слове, сказал:

– Вивиан, здесь так тихо, покойно. Я...

На что она ответила:

– Знаю, котик. Вот чего терпеть не могу, так это сраную тишину и покой!

На следующей неделе они уехали в Лондон.

В городе сэру Алеку принадлежал четырехэтажный особняк на Уилтон-Крессент, неподалеку от Найтсбриджа, с великолепной гостиной, кабинетом и большой столовой. В задней стене особняка находилось окно, из которого открывался великолепный вид на прелестный английский сад с гротом, статуями, белыми скамейками и водопадами. На верхних этажах располагались анфилады жилых помещений и четыре небольшие спальни.

В течение двух недель Вивиан и Алек спали вместе, пока однажды утром Вивиан не сказала:

– Я люблю тебя, Алек, но знаешь, ты так храпишь!

Алек не знал об этом своем недостатке.

– Лучше, если я буду спать одна, котик. Лады?

В Алеке все протестовало. Он любил чувствовать ее мягкое, теплое тело подле себя в постели. Но знал Алек и то, что как мужчина он не вызывал у Вивиан тех чувств, которые вызывали в ней другие мужчины. Оттого она и не хотела видеть его в своей постели. И потому он сказал: