– Ты похож на меня, как две капли воды, не отрицаю… А кто мой папаша – знает один Бог или дьявол.

Ник произнес это с напускным равнодушием. Он встал и оглядел лагерь, чтобы убедиться, что часовые на посту и бодрствуют. Скрутив и закурив сигарету, он почувствовал себя увереннее.

Альварадо поинтересовался:

– А какие глаза были у твоей мамаши?

Фортунато расхохотался, но в его смехе ощущался металл. Чем-то его оскорбил вопрос Лусеро.

– Насколько я помню, голубые. Зачем этот допрос, Лусеро?

Но дон Лусеро настаивал:

– Расскажи мне подробней о своей матери.

– Тебе захотелось покопаться в чужой душе? Может быть, жаждешь обрести новую семью и обласкать случайно найденного братика? Что за детские слюни ты распускаешь? Спасибо, что ты пожалел одинокого незаконного выродка, каким я являюсь. Нас много, наверное, разбросано по белу свету.

Ник с шутовским видом поклонился.

– Или ты тоже сомневаешься в своем законном происхождении? – добавил он с издевкой.

Лусеро мрачно сощурился, услышав это оскорбление, но подавил вспыхнувший гнев. Он понял, что сам направил разговор на опасную и зыбкую тропу.

– У нас в Мексике принято после таких слов стрелять без предупреждения. Но ты чужеземец и можешь позволить себе некоторую вольность. Моя мать была верна мужу всегда, и внешность, и характер, и все, что в нем было плохого, я унаследовал только от него.

– А хорошее?

– Хорошего в его характере было очень мало, столько, сколько осадка в бокале отличного вина.

– Ну и пройдоха был наш папаша! – с облегчением рассмеялся Ник Фортунато.

Он откинул голову и взглянул на прекрасное утреннее небо, покрытое перистыми перламутровыми облаками, точно так же поступил дон Лусеро, и их смех унесся к облакам.

Потом они вновь принялись пристально рассматривать друг друга.

– Ты чуть выше меня ростом, и тебя украшает этот шрам на щеке… – оценивающе произнес Альварадо.

– Получил удар саблей по физиономии, – пояснил Ник. – Дело было под Севастополем. Некоторые дамы согласны с тобой, что он меня украшает. Другие шрамы на теле погрубее. Все зависело от того, был рядом врач или пьяный коновал.

– Вряд ли ты намного старше меня.

– Мне двадцать девять.

– И всю жизнь ты провоевал? – спросил Альварадо с оттенком зависти.

– Я воевал с детства. На улицах Нью-Орлеана иначе не выживешь.

– Все же расскажи мне о своей матери.

– Что о ней рассказывать? Она была шлюхой. Танцевала, правда, в приличном заведении… лучшем в Новом Орлеане, и на сцене задирала ноги выше головы. Так все продолжалось, пока она не стала слишком часто прикладываться к бутылке.

– У моего отца был кузен в Новом Орлеане. Я знаю, что отец частенько наведывался к нему. – Альварадо вдруг взглянул на Ника с какой-то странной ревностью. – Она была очень красива? Я имею в виду твою мать.

– Наверное, да, пока спиртное не уничтожило ее красоту.

Ник рассердился и перешел в наступление:

– Ты бы лучше рассказал мне о себе, братец.

– Обо мне нечего рассказывать. А о нашем общем отце – что ты хочешь узнать? Разве тебе это интересно?

– Ты прав, какое дело богатому гасиендадо до незаконного отпрыска, которых у него куча.

– У него только один наследник – это я, – произнес Альварадо со значением. – Бог знает, что может случиться со мною.

– В любом случае я не желаю встречаться с папашей. Думаю, что и его такая встреча не обрадует.

– Но по всем повадкам он и ты – одно лицо. Вы одинаково сжимаете губы, когда вам что-то не по нраву, и похоже скалитесь, когда злитесь.

Нельзя было не удивиться тому, сколько почерпнул наблюдений дон Лусеро за краткие часы знакомства со своим сводным братом.

Ник, наливаясь яростью, мрачно докурил сигарету, пока она не обожгла ему пальцы, втоптал окурок в песок и после этого внезапно взорвался:

– Какое мне дело до твоего папаши и до вашей мерзкой семьи! Хоть я и старше тебя на пару месяцев, ты, а не я, богатый сынок и единственный наследник. Убирайся в свое поместье и оставь меня в покое!

Их назревающую ссору прервал тревожный стук конских копыт. Мгновенно они оба упали на землю, втиснулись в щели меж камней и изготовились к стрельбе. Но это была лишь ложная тревога. Лошади взбесились, почуяв приближение одинокого ягуара. Зверя пристрелили, и кто-то из солдат вызвался содрать, а потом выделать его шкуру в подарок любимой, которая жила за тысячи миль от этого каменного ущелья.

Все последующие дни сводные братья мало общались между собой, но каждый из них ловил на себе внимательный взгляд другого. И когда-нибудь должен был наступить момент для решительного разговора.

По какой-то неизвестной причине Нику отчаянно хотелось узнать, что представляет собой поместье его отца Гран-Сангре, чем живут и дышат его обитатели. Для него это был мир почти нереальный, мир аристократов, описанный в романах Дюма, которые, как ни странно, взахлеб читали солдаты Иностранного легиона. Братья уже стали называть друг друга Форто и Лусе.

Лусеро в свою очередь упивался рассказами Ника о похождениях наемных воинов, о жизни, полной приключений, которую тот вел чуть ли не с мальчишеских лет. Сам Альварадо не слишком походил на изнеженного аристократа. Казалось, что он был рожден именно для походной жизни. Он не уставал от долгих кавалерийских рейдов, охотно спал на голой земле у походных костров, явно получая удовольствие от подобного существования. И с охотой поедал скудный холодный солдатский рацион, иногда даже не слезая с седла. Он быстро обучился у брата всем уловкам, помогающим выжить на войне, всем способам убийства.

В одной из рукопашных схваток Лусеро использовал жестокий прием с кинжалом, которому его обучил Ник. Когда оба брата, усевшись среди трупов зарезанных ими хуаристов, чистили оружие, Лусеро вдруг завел неожиданный и серьезный разговор. Рядом с ними тихо журчал прозрачный ручей, мухи слетались на запах крови, а в небе появился первый ворон, почуявший падаль.

– Ты хороший учитель, братец! За месяц ты успел преподать мне столько наук, сколько не смогли все прежние мои недоумки-учителя за долгие годы. А один твой урок, например, сегодня помог мне сохранить жизнь.

Тут Лусеро оскалился в ухмылке.

– Урок обращения с кинжалом, данный тобой, стоит всех уроков по латинской грамматике падре Сальвадора. И более увлекателен к тому же…

Увлекателен! Для дона Лусеро все это кровопролитие было развлечением. Ему нравилось ставить свою жизнь на карту, переодеваться нищим пеоном или хуаристским солдатом, проникать в маленькие городки и селения и устраивать там резню.