Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За скрипичное мастерство отвечали другие – Арнольд Гольдберг, Адам Верник. Сам Гофман, по свидетельству Юрия Цейтлина, обращался к публике с такими словами: «Я играю третью скрипку, потому что четвертой у нас нет».
«Рознер сделал из меня артиста… – говорил Гофман Цейтлину. – Вообрази, у меня на улице просят автографы. В Варшаве бы не поверили!.. Когда я, ресторанный скрипач, женился на дочери врача, то в наших музыкантских кругах была сенсация: “Дочь врача и ресторанный скрипач!”»
«Представьте себе обаятельного круглолицего, совсем лысого человека, – продолжает Цейтлин, – с обширным животиком, но при этом умеющего делать батман. Павел участвовал в конферансе и был душой концерта. Кроме того, он пел шуточные песенки…»
По слухам, в оркестре Рознера нашлось место и для паренька из Лодзи, который никаким музыкальным инструментом не владел. Звали юношу Артур Браунер. После войны он окажется в Берлине, где сделает карьеру кинопродюсера.
Яков Басин:
Концерты… в Белгосфилармонии (помещении клуба имени Сталина, ныне – здание кинотеатра «Победа»), состоявшиеся 16-17-18 апреля 1940 года, стали сенсацией сезона. Перед ними поблекли и осенние концерты Леонида Утесова, и январские гастроли в Минске джаз-оркестра Якова Скоморовского с Клавдией Шульженко, только что ставшей лауреатом Первого конкурса артистов эстрады… Пришлось дать еще один концерт – 19 апреля, потом еще один – 20-го.
Гофман вспоминал позднее, что во время концертов в Минске Рознера оповестили о приглашении в ЦК КП(б)Б. Русский язык Эдди тогда знал очень слабо и не понял, о чем речь. Гофман, выполнявший роль переводчика, либо не расслышал, либо решился на хохму. С серьезным видом Павел сказал, что вызывают в ЧК.
Благосклонное внимание со стороны первого секретаря ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймона Кондратьевича Пономаренко позволило снабдить оркестр новейшей аппаратурой и реквизитом. Как отмечают многие современники, первый секретарь знал толк в джазе. Ему было из кого выбирать, и выбор Пономаренко сделал верный. По словам Дариуша Михальского, оркестр Израиля Шаевича не впечатлял белорусского шефа, а Генрика Гольда и Ежи Петерсбурского он справедливо считал эстрадными музыкантами.
Часто пишут, что Госджазу был выделен баснословный бюджет. Рут Каминска утверждала, что Рознер под 16 концертов в месяц, которые являлись тогда стандартной «нормой выработки», запросил очень высокий оклад (6000 рублей). Так ли это? Алексей Баташев в журнале «Джаз-квадрат» пишет: «Руководители ведущих джаз-оркестров – Утесов, Цфасман, Скоморовский – зарабатывали в то время по нескольку десятков тысяч рублей, а средняя зарплата джазовых музыкантов – 5000 – намного превышала доходы консерваторских профессоров, получавших 400 в месяц». Однако позднейшие исследователи совсем запутались в цифрах. Дариуш Михальский перемножил оклад Рознера на 16 и, приплюсовав упомянутые Рут надбавки и «две тысячи пятьсот рублей за художественное руководство оркестром», получил фантасмагорическую цифру в без малого 100 000. Не углубляясь в тонкости бухгалтерии, остается только пошутить, что с годами ставки Рознера повышаются и зарплата растет в геометрической прогрессии.
В мае 1940 года Рознер с оркестром выступил в ленинградском «Саду отдыха», принимавшем пять лет назад «синкопаторов» Штефана Вайнтрауба[17]. Тогда их выступления рецензировал театральный критик Борис Львович Бродянский. Теперь он откликнулся на рознеровскую премьеру:
«Как выделяются на… общем фоне настоящие актеры эстрады, сочетающие виртуозность (в основной творческой профессии) с умением создавать эстрадный образ!
В этой связи хочется назвать имя Эдди Рознера – руководителя Государственного белорусского джаз-оркестра, чьи гастроли открыли сезон на центральной летней эстрадной площадке города – в “Саду отдыха”. Рознер – музыкант высокого класса, трубач, способный украсить своим искусством любой симфонический оркестр. В творчестве Рознера музыкальность и необычайное богатство нюансировки звука счастливо соединены с общей исполнительской техникой, буквально поражающей воображение.
Сверх того, музыкант Эдди Рознер, выходящий на просцениум, еще и великолепный актер. Он органически несет веселый образ добродушного, общительного человека, с некоторым недоумением относящегося к тому “живому существу”, которое находится у него в руках и почему-то называемому… трубой.
Эдди Рознер вступает с инструментом в сложные взаимоотношения: вот труба “покорная”, из нее можно извлечь любую краску, любое самое тонкое звучание; но вот труба выходит из повиновения, начинает сопротивляться хозяину, “брыкаться” – о, тогда с нею нелегко справиться встревоженному и даже обескураженному музыканту!
Эдди Рознер – посредник между коллективом музыкантов-джазистов и слушателями, связующее звено с аудиторией.
Свое посредничество Рознер осуществляет благородными средствами: нигде не льстит аудитории, не заискивает перед нею, не комикует вульгарно. Рознер завоевывает слушателя своим мастерством, тактом, он покоряет аудиторию как художник. Через несколько минут после появления его считают своим. Такой кредит доверия позволяет Рознеру распоряжаться с просцениума вниманием слушателей.
В выступлениях Госджаза БССР было много погрешностей и просто художественных срывов. Музыкальный репертуар, а в особенности текст оставляли желать лучшего. Но исполнительский стиль самого Рознера, спаянность и жизнерадостность руководимого им ансамбля создавали в зрительном зале атмосферу воодушевления».
Яков Басин отмечает, что «в первой программе Госджаз-оркестра БССР Эдди Рознер возродил многое из репертуара своего довоенного оркестра: Caravan, St. Louis Blues, Sweet Sue – Just You, Tea For Two, Galousie, Tiger Rag, Alexander’s Ragtime Band. Исполнялась музыка из популярных кинофильмов тех лет: “Большой вальс”, “Двойная игра”… Особое впечатление производил сам Рознер: его особая элегантность, открытость залу, ослепительная улыбка, энергия, которая, казалось, исходила от него, – всё привлекало взгляды, делало его фигуру доминирующей. Он уходил за кулисы – и у зала пропадало настроение. Он появлялся – и зал ликовал. Эту энергию он передавал и залу, и оркестру: появляясь на сцене в начале концерта, первое, что он делал, – это бросал оркестру коротко: “Смайлинг!” (“Улыбаться!”), – и нужное настроение сразу возникало.
Свое обаяние Рознер, видимо, ощущал и, конечно же, знал, насколько велика его роль в успехе концерта. Первые годы он практически не покидал сцены, оставаясь на ней даже в тех случаях, когда в том или ином номере сам участия не принимал. Совершенно естественно, что в случае болезни лидера концерт просто отменялся».
На вершине успеха
Любил ли джаз товарищ Сталин? Никаких высказываний на эту тему в трудах Иосифа Виссарионовича не сохранилось. Известно, что в разное время в Кремль для выступлений приглашались
