– Но достаточно ли этого тебе? – прошептала я.

Между нами повисло напряженное молчание. Ни один из нас не отважился заговорить.

Я наконец позволила себе вспомнить о медовом месяце и о том, что там получилось. Вернее, чего не получилось. Вспомнилась мне и ночь после неожиданного предложения руки и сердца на втором свидании в маленьком ресторане в Сохо, и неуклюжие объятия на кровати в моей тесной квартирке, снимаемой вместе с подругой, и моя невнятная просьба: если он не возражает, я бы «подождала» до свадьбы.

Глаза Эда недоверчиво округлились:

– Ты что, никогда этим не занималась?

Я ждала, что он заявит: это просто нелепо, в наше время не бывает девственниц двадцати пяти лет от роду. Я приготовилась вернуть ему кольцо и признать, что все случившееся мне приснилось, но Эд вдруг привлек меня к себе, гладя по волосам.

– Мне кажется, это очень мило, – пробормотал он. – Только подумай, какой прекрасный медовый месяц у нас будет!

Прекрасный? Полная катастрофа! Как я и опасалась, мое тело отказывалось сотрудничать сонной.

– Что-то не так? – спрашивал Эд.

Но я не могла, никак не могла ему сказать, хотя и видела: он считает, что это его вина. Неудивительно, что муж от меня отвернулся.

В Италии наши отношения настолько накалились, что в последнюю ночь я принудила себя пройти через это.

– Дальше будет легче, – тихо сказал мне потом Эд.

И вот сейчас я решила: пора ему узнать. Я не хочу потерять этого человека. Смешно, но мне очень нравится, когда он обнимает меня и прижимает к себе. Я люблю говорить с ним, быть с ним рядом, но понимаю, что ему этого недостаточно и долго он терпеть не будет. Неудивительно, что его потянуло к Давине. Мне некого винить, кроме самой себя.

– Эд, я кое-что должна тебе… – Я замолчала, услышав шорох.

Под дверь подсунули записку. Эд нагнулся и молча протянул ее мне.

ЭТО ФРАНЧЕСКА ИЗ СЕДЬМОЙ КВАРТИРЫ. МНЕ НАДО РАБОТАТЬ В ВОСКРЕСЕНЬЕ. ПРОСТИТЕ, ЧТО ОБРАЩАЮСЬ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ МОГЛИ БЫ ВЫ ПРИГЛЯДЕТЬ ЗА МОЕЙ МАЛЮТКОЙ? ОНА НЕ ДОСТАВИТ ХЛОПОТ.

Эд пожал плечами.

– Как хочешь. В конце концов, я буду рисовать. – Он повернулся, чтобы идти в ванную, но остановился: – Прости, ты что-то говорила?

– Нет, ничего.

Меня охватило невероятное облегчение. Я отвлеклась как нельзя вовремя, и момент прошел. Можно только порадоваться – если бы я призналась, потеряла бы Эда навсегда. А этого я допустить не могу.

Мама была счастлива, заметила Карла, у которой тоже отлегло от сердца. Они пели дуэтом, идя к автобусной остановке. Вчера вечером мама и дядя с блестящей машиной танцевали так энергично, что пол дрожал, но Карла была умницей и не выходила из своей комнаты, чтобы попросить их вести себя потише, хотя и не могла заснуть. Она свернулась под одеялом, прижимая к себе гусеницу Чарли.

А теперь Карла семенила за мамой, то и дело подпрыгивая. Всем известно, как важно не наступать на приносящие несчастье трещины в асфальте. Надо же позаботиться, чтобы не случилось ничего плохого после всего хорошего.

– Нам очень жаль, что ты пострадала от хулиганской выходки, – сказала одна учительница (единственная хорошая), когда весь класс ушел играть. – Мальчик, который тебя ударил, задирал и других тоже. Этого больше не произойдет.

Кевина в классе не было. Значит, можно спокойно приносить Чарли в школу! Теплое чувство благодарности окутало Карлу невесомым мягким пледом. Grazie, grazie![9] Она будет как все остальные ученики.

Правда, не совсем. Когда они с мамой вошли и сели, Карла стала рассматривать себя в зеркале автобуса. Она всегда будет отличаться – из-за смуглой кожи, черных волос и густых бровей, самых широких в классе. Волосатая Карла Каволетти…

– Карла, – строго сказала мама, прервав ее мысли. – Не скачи на сиденье. От этого автобус быстрее не поедет.

А Карла просто высматривала Лили. Вскоре после лечения подбитого глаза Карла узнала, что мамин начальник велел ей работать в воскресенье.

– Что же мне делать? – Глаза у мамы были совсем круглые от отчаяния. – Мне не с кем тебя оставить, cara mia. – Ее взгляд упал на фотографию сгорбленной женщины в шали с лицом, покрытым множеством волнистых морщин, точно вырезанных в камне. – Ох, если бы твоя нонна была здесь! Она бы помогла…

– А леди, которая возила меня в больницу, помнишь, из третьей квартиры? Она же сказала, что поможет в любое время, – не растерялась Карла. И тут же вспомнила о Чарли. Что, если Лили с золотыми волосами скажет маме, что вовсе не дарила ей гусеницу Чарли?

Поздно: мама уже написала записку и подсунула Лили под дверь. Вечером в субботу Карла ворочалась на своей узенькой кровати с простым распятием на стене, сделанным из дерева со Святой земли. Бедный Чарли тоже боялся.

– Я не хочу тебя покидать, – говорил он.

Проснувшись утром, Карла увидела над собой сияющие мамины глаза.

– Эта милая леди и ее муж возьмут тебя на денек. Ты должна хорошо себя вести.

Ура!

Сердце Чарли колотилось, пока они шли по коридору. Сердце Карлы тоже.

Пожалуйста, пусть никто ничего не узнает!

– Я постараюсь прийти побыстрее, – говорила мама, обращаясь к Лили. – Вы так добры! Спасибо за подарок, который вы ей купили!

Наступила тишина – такая громкая, что ее слышали все. Карла медленно подняла глаза и встретилась с Лили взглядом. Соседка была в брюках, в которых ее бедра казались очень широкими, и даже губы не накрасила. Карла инстинктивно поняла, что она не та женщина, которая станет лгать.

– Подарок? – медленно повторила Лили.

– Гусеницу-пенал, – сказала Карла дрожащим голосом, глядя Лили в глаза и скрестив за спиной пальцы. – Вы купили его мне после больницы, чтобы я успокоилась, помните?

Снова молчание. Пальцы Карлы свело от попытки сжать их крепче. Наконец Лили кивнула:

– Ах да, конечно. Ну, проходи. Мы с тобой затеем пирог. Ты любишь печь пироги?

Мама вздохнула с облегчением, и они с Карлой наперебой затараторили:

– Она обожает готовить!

– Люблю, люблю!

И занятий сегодня нет, сказала себе Карла, вприпрыжку вбегая в квартиру Лили. Какой исключительный день! Они с Лили рассыпали по полу муку, пока взвешивали ингредиенты для теста, но ее новая подруга не рассердилась, как сделала бы мама. Ей не нужно было «немного отдохнуть» с мужем, высоким дядей Эдом, который сидел в углу и что-то черкал в альбоме. Сперва Карла перед ним робела – Эд походил на киноактера из журналов, которые Ларри приносил маме. Волосы у него были как у Роберта Редфорда, одного из любимых маминых героев.