Отец был мертв, но, даже будь он в живых, он не дал бы своему сыну ни совета, ни ответов на вопросы.

Война Ричарда Прескотта отличалась от войны его отца. Эта война велась не за источники энергии, не за ресурсы. Никому на Сэре еще не приходилось встречаться с таким противником; здесь не было ни правил, ни прецедентов, и вот теперь, спустя один год и один месяц после того, как из-под земли появилась Орда Саранчи, над Сэрой — точнее, ее поверхностью, занятой людьми, — нависла угроза полного уничтожения.

«Я занимаю этот кабинет два месяца. Я не попал бы сюда, если бы не смерть Дальелла. Что я знаю? Я знаю, что мы все погибнем, если я не предприму хоть что-нибудь — немедленно».

— Сэр? — Дверь кабинета медленно приоткрылась. — Сэр, премьер-министр Дещенко на связи. Прошу прощения за задержку.

Задержка продолжалась десять часов; Прескотт со вчерашнего вечера пытался связаться с этим человеком. Джиллиан, его секретарша, уже несколько суток не покидала офиса. Хотя, вообще-то, теперь мало кто из его персонала проводил дома каждую ночь, и дело было не в естественном человеческом желании видеть вокруг знакомые лица. Их гнало сюда отчаяние. Почему-то всем казалось, что ответ уже близко, что они найдут его, если будут стараться упорнее, если проведут в поисках выхода лишний час.

— Хорошо, — произнес Прескотт, — соединяйте.

Он прижал трубку к уху и закрыл глаза — так ему было проще сосредоточиться. Ему нужно было уловить малейшие оттенки в голосе Дещенко, потому что он собирался просить о невозможном и знал, что обязательно получит это невозможное.

— Йори? Как у вас дела?

— Я только что отдал приказ оставить Остри. — Голос у Дещенко был усталым, хриплым. — Я хочу сказать — всю страну. Со Дня-П я потерял почти двадцать бригад, и теперь остатки армии нужны мне для защиты от Пеллеса.

Прескотт, конечно, не ожидал хороших новостей, но все равно это оказалось неприятной неожиданностью.

— Вы знаете, о чем я хочу вас попросить.

— Ричард, я не в состоянии послать войска ни в Тирус, ни куда-либо еще. У меня через границу идут миллионы беженцев, и самое большее, что я могу сделать, — это удержать север.

— У вас еще осталось химическое оружие.

Дещенко замолчал. Коалиция Объединенных Государств была странным политическим образованием, и ее трудно было контролировать. Прескотт являлся ее Председателем, и сердце ее с самого начала находилось в Эфире, столице Тируса, но в реальности все было несколько сложнее. Союз объединял государства всей планеты. Предполагалось, что главы государств Коалиции хотят сотрудничать друг с другом или по крайней мере не смеют отказать, боясь гнева остальных. Но Прескотт не был способен на принуждение — то есть на такое принуждение, которое требовало применения чрезвычайных мер.

И сейчас он остался в одиночестве. Он понимал это.

Где же Коалиция? Саранча атаковала все государства, и каждое вело свою собственную войну за привилегию погибнуть последним.

«Вы все уже сдались. Вы трусы. Вы маленькие узколобые трусы».

— Да, у меня есть оружие, — наконец ответил Дещенко. — Но это последнее, что у меня есть, и я применю его для защиты от Пеллеса. И они прикончат нас вместе с червяками. Скоро развязка, Ричард.

«О да. Уже скоро».

За последние несколько недель Прескотту уже много раз приходилось выслушивать подобные речи, только названия городов и число погибших были разными. Все лидеры КОГ заняли одинаковую позицию. Они думали только о своих границах. Ни один не соглашался пожертвовать своими гражданами для участия в объединенной атаке.

«Они уже сдались. Они позволят этим ублюдкам перебить нас одного за другим».

Дело было не в Пеллесе, не в Остри, не в Тирусе, речь шла не об отдельных государствах. Речь шла обо всей планете, обо всей Сэре. Речь шла о выживании человечества.

— Я понимаю, что прошу слишком многого, — осторожно начал Прескотт. — Я понимаю, что кажусь вам мальчишкой, только что получившим управление отцовской компанией и еще не усвоившим, как делаются дела. Но у меня нет времени — у Сэры нет времени.

— И чего же вы просите, Ричард?

— Я прошу у вас того же, чего просил у других лидеров. Согласия на мой план — объединенную, координированную атаку на основные скопления Саранчи. Нужно переломить им хребет.

— Большинство этих скоплений находится на территории Тируса…

— Государственные границы сейчас не имеют значения, Йори. Саранче плевать на наше административное членение. Для них мы все одинаковы. Вы со мной?

Дещенко, казалось, несколько раз сглотнул. Возможно, он пил кофе, а может, просто мучительно обдумывал предстоящий апокалипсис. Но Прескотт знал, каков будет ответ. Он просто хотел убедиться в том, что сделал все, что мог.

— Нет, Ричард, — в конце концов услышал он. — Боюсь, что нет.

Таков был вежливый способ ускорить массовое уничтожение людей.

— Спасибо, Йори. Я вас понимаю. — Прескотт помолчал, автоматически едва не пожелав собеседнику здоровья, удачи или еще чего-нибудь такого же банального, чего ждать уже было бесполезно. Но это было бы ложью. А он еще не научился лгать с легкостью. — До свидания.

Несколько минут Прескотт пристально смотрел в окно. По обеим сторонам от окна на стенах висели телевизоры с выключенным звуком; по телевизору шли нескончаемые новости; но Прескотт сосредоточился на реальном мире, который он мог видеть своими глазами. В небе жужжали вертолеты. Стоял прекрасный летний день, и странно было в такой день делать такие жуткие вещи. Если бы он выключил телевизор, то почти смог бы убедить себя в том, что нормальная жизнь продолжается. Но он не стал этого делать. Он подошел ко второму окну, выходившему на Эфиру, и всмотрелся в город, протянувшийся на двадцать миль, до самого горизонта. Виднелись столбы дыма, многие знакомые здания исчезли. Саранча была почти у ворот.

«Еще одна попытка?

Они все отказали мне, кроме Южных островов, но им нечего предоставить, кроме солдат. А мне нужно нечто большее, чем живая сила».

Он нажал на кнопку интеркома:

— Джиллиан? Пригласите ко мне генерального прокурора, пожалуйста. Я не хочу разговаривать с ним по телефону — попросите его прийти сюда, и как можно скорее.

— Хорошо, сэр. Вы знаете, что его брат пропал без вести, да?

Каждый человек потерял кого-то из близких.

— Да.

Прескотт сел и принялся ждать, затем включил звук и взглянул на экран. Его поражало то, что репортеры все еще находят силы выезжать туда и снимать картины разрушения. Но что еще им оставалось? Во время кризиса люди стремятся делать то, что им знакомо, — отчасти это рефлекс, отчасти поиски утешения.

И он делал то же самое. Он удивлялся тому, что последний отказ, полученный от Дещенко, — подтверждение того, что у него не было реальной власти, что он потерпел неудачу в попытке убедить государства КОГ в необходимости решительных действий, не привел его в отчаяние. Его охватило даже чувство освобождения. Как будто камень упал с души.