Считается, что женщин в определенном возрасте перестает заботить их внешний вид, но это — неправда. Женское тщеславие не умирает с приходом старости, в особенности у красивых. А Джоанна была когда-то действительно красива — и настолько хороша собой, что стала женой самого могущественного и грозного из богов. Впрочем, уже поздно вспоминать прошлое. А при правильном освещении она весьма привлекательна. По крайней мере, Джоанне так казалось. Но разве можно смириться с этим определением, если раньше ты была просто потрясающей?

Проблема, по мнению Джоанны, заключалась в том, что стоило ей почти вернуть свою прежнюю фигуру, она сразу же — бам! — оказывалась снова беременной. Весь цикл повторялся с самого начала. Детей приходилось рожать заново, поскольку они частенько попадали в беду и были вынуждены покинуть этот мир. Временами их жизнь обрывалась случайно, в результате, например, автомобильной аварии (а Фрейя как-то раз погибла во время пожара в отеле). Иногда они умирали вследствие чьих-нибудь злодейских происков, вроде нашумевшего процесса, который погубил их в семнадцатом веке. В общем, вскоре после того, как случалась очередная привычная катастрофа, Джоанна начинала чувствовать симптомы обновления. В таких случаях она обычно не имела вестей от девочек в течение одного, а то и двух столетий. И постепенно ее седые волосы становились яркими, исчезали морщины и лишний жир на щеках. Она восхищалась переменами в своем облике и обретшими прежнюю молодую силу руками, уже не страдавшими от артрита. Но затем появлялись знакомые признаки — тошнота, рвота, упадок сил. И она снова понимала: черт побери, а ведь я беременна!

И спустя девять месяцев на свет появлялся толстенький ревущий младенец, который требовал заботы и любви. В этот раз девочки заново родились с разницей всего в несколько лет и росли, как самые настоящие сестры — вечно ссорясь из-за игрушек и дразня друг друга во время долгих поездок на машине. Тот довольно приятный период жизни был заполнен уроками в начальной школе, занятиями плаванием и гимнастикой, а также бесконечными празднованиями дней рождения, когда происходили незапланированные проявления магии. Ручной грифон Ингрид порой устраивал бог знает что на цветочных клумбах, а Фрейю все время приходилось удерживать от попыток заколдовать тех противных девчонок, которые ей особенно не нравились.

Обмануть соседей оказалось легко. Запрет не помешал Джоанне воспользоваться своими недюжинными способностями, чтобы скрыть от всех бессмертие семейства Бошанов. Разве можно было допустить, чтобы люди стали интересоваться, почему «вдова Бошан» вдруг так сильно помолодела и к тому же явно беременна? В таких вопросах Джоанна к магии все-таки прибегала, что оказалось чрезвычайно полезно.

Но что бы она ни делала, сколько бы ни надеялась — ни разу ни одна новая беременность не вернула ей мальчика. Никогда! Она, разумеется, осознавала, что надеяться бесполезно. Его не отдадут. Ей ведь ясно дали это понять во время вынесения приговора, когда рухнул мост между мирами. Джоанна не сомневалась, что ее сын жив, но даже колдовство не поможет ей снова встретиться с мальчиком. Для нее он оставался вне пределов досягаемости.

Наверное, некоторые бы предположили, что вечная жизнь должна была утихомирить боль. Но этого не произошло, более того, с каждым годом боль становилась все острей. Теперь Джоанна тосковала по сыну еще сильнее, она каждый день думала о нем. Здесь-то и есть главная проблема, связанная с материнством. Материнство не только заставляет тебя толстеть и бороздит лоб тревожными морщинами, но и дарит тебе любовь к собственному ребенку — огромную, всепоглощающую, которая порой похожа на опасный, обоюдоострый нож. Именно он и ранил Джоанну в самое сердце. Она знала, что ее мальчик где-то существует, но для нее он был словно мертв. Воссоединиться с сыном она не могла. Его у нее отняли. Она — мать, и ей вынесли самый жестокий приговор.

А как он был прекрасен, ее сын! Счастливейшее дитя с сияющей, как солнце, улыбкой, заставлявшей светиться и весь мир вокруг него. Между матерью и сыном всегда существует особая связь. У них она выражалась во взаимном обожании и тесной дружбе. Правдой является и то, что хотя ты вроде бы всех своих детей любишь одинаково, но одного — немного больше. Джоанна горько оплакивала утрату, и девочки служили ей огромным утешением. И душа ее так и не обрела прежнего покоя и счастья. Но у нее появился новый чудесный мальчик — Тайлер Альварес с ловкими, проказливыми ручками и хитрющей улыбкой. Малыш ни за что не соглашался сам обнять и поцеловать Джоанну, однако кивком показывал, когда его могут поцеловать в макушку. Тайлер, конечно, не сумел залечить ее давнюю сердечную рану, но в значительной степени заполнил пустоту, так долго царившую в ее душе. Джоанна приняла его сразу. Он звал ее Абуела, а для краткости просто Лала, а она звала его Чекерз. Она понятия не имела, откуда взялось это прозвище. Вероятно, из-за любви Тайлера к шашкам или из-за его пухлых щечек,[8]которые она то и дело ласково пощипывала. Дочерей своих Джоанна очень любила, но чувствовала, что больше им не нужна. Они давно выросли, у них — свои собственные проблемы. А вот Тайлер — совсем другое дело.

Вот и сейчас они с Тайлером пекли пирог. Бесконечное «повторное» материнство лишило Джоанну идеальной фигуры, но, если честно, она и сама была в том виновата. Помимо любви к бесконечному обновлению дома, у нее имелась еще одна слабость — выпечка. На кухне пахло растопленным маслом, в воздухе витал его густой, сливочный, карамельный аромат. Джоанна учила Тайлера печь пирог с нектаринами и черной смородиной. Фрукты и ягоды они собрали в саду. Нектарины оказались необычайно сладкими, а черная смородина — терпкой и сочной.

Тайлер держал мерительную ложку.

— Сколько класть сахара? — спрашивал он, заглядывая в пакет, стоявший на кухонном столе. Джоанна поручила ему приготовить сироп.

— Больше, дорогой, больше клади, — приговаривала она, вымешивая тесто таким образом, чтобы на готовом пироге непременно образовалась хрустящая корочка.

После того как Тайлер всыпал в миску две чашки сахара, она нарезала длинный черный стручок ванили, растерла его и тоже добавила в сироп. Когда приготовления были закончены, Тайлер помог ей сунуть противень в духовку. Плита у них была старая, турецкая. Джоанна купила ее во время предыдущего кардинального обновления дома.

— А теперь что? — спросил Тайлер. Мордочка у него была перепачкана фруктовой начинкой, а волосы побелели от муки.

— А теперь подождем, — улыбнулась Джоанна.

Вчера они пекли шоколадное печенье с орехами, позавчера — маленькие кексы, а третьего дня — сочный и хрустящий ореховый рулет. У них дома началась настоящая оргия выпечки. Джоанна никогда не готовила столько сладкого. Ингрид с Фрейей умоляли ее остановить сладкую волну, говоря, что хоть они и бессмертны, но фигуры их не способны сопротивляться разрушительному воздействию подобного рациона.

Джоанна ответила, что девочкам, видимо, придется с этим смириться и просто прибегнуть к помощи дисциплины и воздержания. Если она делает такие невероятно вкусные блюда, это вовсе не означает, что они должны непременно все съесть. Она ведь не заталкивает шоколадное печенье или ароматные кексы им в рот, не так ли? А Тайлеру очень нравится печь, и она сама получает огромное наслаждение. В общем, остановиться Джоанна уже не могла. Ей было невероятно приятно играть в «маму», которой не надо нести ответственность за ребенка. Она должна заботиться только о том, чтобы малыш был сыт, здоров и доволен жизнью, а воспитывать его и занимать остальной досуг — дело родителей.