Скосив глаза, Волков увидел в синем призрачном свете салона лицо сидящего рядом Семенова — неестественно бледное, потное, с полуоткрытыми глазами. Заметив, что на него смотрят, он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой и жалкой. Антон подмигнул ободряюще и отвернулся — сам наверняка выглядит ничуть не лучше, а к горлу подкатывала новая волна тошноты. Нет, рожденный ползать летать не может, однако приходится.

Но вскоре болтанка прекратилась, моторы загудели ровнее, затянув свою заунывную песню на одной ноте: чувствовалось, что набрали приличную высоту. Из кабины вышел один из летчиков и, весело улыбаясь, заглянул в лица пассажиров — как там они, живы еще?

— Оторвались, — перекрикивал гул моторов, сообщил он.

— От кого? — поправляя на груди ранец парашюта, опросил Семенов.

— Ночные истребители, — нагнувшись, объяснил пилот. — Днем они спят или ходят в темных очках, как кроты, чтобы в темноте видеть, а как стемнеет, вылетают на охоту за нашими. Настырные, просто спасу нет. Штурмовики уже два раза их аэродром накрывали, да видно, мало.

Похлопав пассажиров по плечам тяжелой ладонью, летчик снова улыбнулся и ушел. Прикрыв глаза, Антон судорожно глотнул несколько раз — никак не пропадали тошнота и давящая боль в ушах. Нет, внизу, на земле, все же как-то привычнее и спокойнее, чем под облаками.

Надежного аэродрома у партизан нет, придется прыгать на свет костров, выложенных условной фигурой, которая менялась каждый день, о чем договаривались шифровками по рации. Сегодня должны зажечь «звезду» — пять костров и один в середине. Интересно, какая там поляна, угадаешь ли точно на нее? Падать на деревья очень не хотелось, а кругом будет лес. Да ну его, думать об этом…

Оправившийся Павел Романович повеселел, достал из кармана комбинезона спрятанную перед вылетом плитку шоколада, знаками показал, что угощает, но, увидев отрицательный жест Волкова, убрал и постучал пальцем по стеклу циферблата часов: скоро прилетим. Антон согласно кивнул и подтащил поближе к люку мешки с грузом — патроны к автоматам, мины, перевязочный материал, лекарства, свежие газеты…

Костры появились внизу неожиданно — маленькие, тускло рдевшие в темноте точки, словно искры на угольно-черной золе. В открытый люк ворвался холодный ветер, самолет пошел на разворот, и стоявший около люка пилот прокричал, что сначала надо прыгать им, а потом он выбросит тяжелые мешки. Темнота с алыми точками костров далеко внизу одновременно притягивала и отталкивала, призывая остаться на борту, не делать сумасбродного шага вниз, отрубающего все пути к отступлению. Волков неоднократно слышал, что немцы, расшифровав радиограммы или воспользовавшись полученными от предателей сведениями, выкладывали свои костры, заманивая на них десантников или заставляя наших летчиков сбросить грузы. Часто костры выкладывали просто так, наобум, вытягивая их в одну линию, или располагая «конвертом», надеясь на случайную удачу — вдруг совпадет и русские клюнут. Где условленные в радиограмме сигналы ракетами?

И тут внизу вспыхнули блеклые звездочки трех белых ракет — есть, все правильно. Почувствовав на плече ладонь пилота — это прощание, пожелание успеха и приказ прыгать, поскольку говорить мешает гул моторов, да и зачем сейчас какие-то слова, — Антон шагнул вперед и вывалился в темную ледяную пустоту.

Забило дыхание встречным ветром, раздувая щеки, выжимая из глаз обильные слезы, стягивая кожу от холода. Потом хлопнул, наполняясь воздухом, купол парашюта и падение замедлилось — стало видно костры, темную полосу густого леса, маленькие фигурки людей, суетливо мелькавшие в розовом отсвете пламени разложенных в ямах костров, даже почудился запах смолистой гари еловых ветвей. Выше белел купол парашюта Семенова, получившего перед вылетом на задание псевдоним «Григорьев». Сам Антон остался, как и прежде, «Хопровым».

Приземлившись, он поразился тишине и словно обрушившимся на него запахам весеннего леса — они словно ароматным облаком окружили его в сырой прохладе ночи. Далеко-далеко гудел шмелем улетевший самолет, справа стеной стоял лес, слева поляна, за ней тоже лес, а впереди костры, от которых бежали люди. Быстро отцепив лямки парашюта, Волков поискал глазами в небе Семенова-Григорьева. Вон он, приземляется немного в стороне, хорошо, что не отнесло на деревья.

Выставив автомат в сторону бежавших, Антон спросил пароль. Услышав его, опустил оружие и начал собирать парашют. Подоспевшие партизаны помогли увязать стропами белый купол и поспешили навстречу Семенову. Где-то за лесом слышны были выстрелы — дробно и гулко бил немецкий пулемет, бухали винтовки.

— Уходим, — потянул Волкова за рукав заросший щетиной партизан, — покою не дают, сволочи. Осмелели чегой-то, даже ночами лезут.

Несколько человек заливали костры «по-пионерски», мочась в ямки и забрасывая огонь землей при помощи саперных лопаток. Пламя сопротивлялось, не желая умирать, но вскоре потухло, и стало еще темнее. Маленькая группа пестро одетых людей, вооруженых немецкими автоматами м карабинами, красноармейскими винтовками и ППШ, направилась в чащу.

Слыша почти на затылке дыхание Павла Романовича, Антон шел, держась за спиной пожилого партизана, казалось, насквозь пропахшего махоркой. Под ноги то и дело попадались вылезшие на неприметную в темноте тропинку корни деревьев, пеньки и сухие сучья. Сзади тащили сброшенные с самолета тюки.

На счастье, идти пришлось недалеко — в неприметном овражке ждали спрятанные лошади.

— Верхами можете? — передавая Антону повод, сделанный из обычной веревки, поинтересовался один из встречавших.

— Далеко пойдем? — попробовал выяснить Волков, устраиваясь на самодельном, жутко неудобном седле и ища ногами веревочные стремена.

— Ни, верст двадцать, а может, и с гаком, — партизан весело оскалил в темноте кипенно-белые зубы. — В случае чего держитесь за гриву, донесет.

Навьючили на лошадей поклажу, взобрался на вислозадую кобылку Семенов, привычно разбирая поводья, сели в седла партизаны — и тронулись.

Лес стоял по сторонам тихий, только шумел где-то поверху ветер, качая кроны деревьев и безуспешно пытаясь разогнать ходившие по небу тучи, чтобы выпустить на волю звезды. Пахло сыростью, стоялым болотом и прелым прошлогодним листом — чуть горьковато, щемяще жалобно и тревожно, рождая в душе неясное беспокойство. Спрятавшись в зарослях, покрикивала неизвестная ночная птица, пытались хлестнуть по лицу ветви кустов, глухо стучали по мягкой лесной земле копыта, и этот негромкий звук тут же стихал, украденный деревьями, и возникал вновь, чтобы опять пропасть.

Ехали долго. Небо на востоке, откуда прилетели Семенов и Антон, уже начало сереть, наливаясь жемчужным отсветом нарождающегося нового дня, когда добрались до лагеря — землянки и шалаши приткнулись под купами кустов и под деревьями, прикрывшись сверху валежником и проросшим свежей травкой дерном. Еще за несколько километров до лагеря прибывших встретили партизанские секреты и проводили от заставы к заставе.

«Здесь один из отрядов, — понял Антон, — или штаб бригады».