– Я понимаю, на что вы намекаете, Альфонс, – ответил ему Консалв. – Вы полагаете, что присутствие Заиды облегчает мои страдания. Но вы ошибаетесь. Я испытываю к ней сострадание, которое вызывают во мне ее беда и ее красота.

– Я тоже сочувствую ей, как и вы, – возразил Альфонс, – мне жаль ее, и я также хотел бы облегчить ее участь. Но я не ищу постоянного с ней общения, не окружаю ее мелкими заботами, не расстраиваюсь, если не слышу ее голоса, не испытываю неуемного желания говорить с ней. Вчера, когда она провела целый день в своей комнате, я не чувствовал себя более печальным, а сегодня мне так же безразлична моя внешность, как и обычно. Наконец, поскольку мы оба сострадаем ей, но ведем себя по-разному, вы несомненно испытываете по отношению к Заиде нечто большее, чем простое сострадание.

Консалв слушал не перебивая, как бы вдумываясь в слова друга и сверяя их со своими чувствами. Он уже собирался ответить, как его позвали и сообщили – в соответствии с его просьбой, – что Заида покинула комнату и прогуливается у берега моря. Консалв хотел сказать Альфонсу, что тот не ошибся в своих предположениях, но более важным было для него сейчас поспешить на встречу с девушкой. Он увидел ее издалека: она сидела с Фелимой там же, где и два дня назад. Консалв не мог удержаться от любопытства понаблюдать за ними и остановился в надежде узнать о ниx хоть самую малость. Заида плакала, а Фелима, похоже, ее утешала. Но девушка, по-видимому, не слушала подругу и не отрываясь смотрела в даль моря. Сцена навела Консалва на мысль о том, что она горевала о ком-то, кто потерпел кораблекрушение вместе с ней. Он уже видел ее плачущей на этом месте, но тогда ничто не подсказало ему причины ее скорби, и, как ему представлялось, ее слезы были вызваны тем, что она осталась одна, далеко от родной земли. Но сейчас он был почти уверен, что Заида оплакивала погибшего возлюбленного, что в бурном море она оказалась ради его спасения. Он уже не сомневался – как будто узнал это от нее самой, – что причиной ее горя была любовь.

Вряд ли можно словами описать ту тревогу, которую зародило в его душе это открытие, ту ревность, которая заполнила смятением его сердце, еще не признавшееся в любви. Да, он был влюблен, но никогда не испытывал чувства ревности. И вот эта неизведанная страсть впервые дала о себе знать, обрушившись на него с такой яростной силой, что причиненная ею боль показалась ему невыносимой. Он считал, что прошел через все жизненные испытания, но муки, которые терзали его сейчас, были куда более тяжкими, чем все ранее пережитое. Консалв не мог оставаться на месте и двинулся в направлении Заиды, твердо решив услышать от нее самой причину ее горя. Зная, что она не может ни понять его, ни ответить ему, он тем не менее задал волнующий его вопрос. Девушка, естественно, выразила недоумение, но вытерла слезы и пошла рядом с ним. Наслаждение от того, что она была рядом и смотрела на него своими прекрасными глазами, несколько успокоило Консалва, который, чувствуя, что его лицо выдает растерянность, постарался придать ему по возможности более спокойное выражение. Заида несколько раз с живостью повторила название своей страны – Тунис – и знаками показала, что хочет вернуться туда. Консалв без труда понял, что она хотела ему сказать, и мысль о ее отъезде тут же отдалась болью в его сердце. Именно боль, порожденная любовью, убедила его, что он влюблен, и объяснила ему, почему еще до того, как он сумел разобраться в своих чувствах, его уже мучили ревность и страх перед неизбежной разлукой. Еще совсем недавно, случись ему влюбиться, Консалв всего лишь горько усмехнулся бы и посетовал на свою несчастную долю, но сейчас, когда он оказался во власти не просто любви, но и ревности, когда он не мог ни рассказать о своих чувствах любимому человеку, ни понять его, а значит, должен навсегда остаться в неведении о том, кто эта прекрасная девушка, и обреченно ждать часа расставания, ему открылась вся безысходность его положения.

Он шел погруженный в свои мысли, Заида и Фелима прогуливались поодаль. Прогулка затянулась. Наконец Заида присела на камень и вновь заплакала, глядя в море. Судя по ее жестам, могло показаться, что она обвиняет Фелиму в обрушившемся на нее несчастье. Чтобы развеять горе девушки, Консалв попытался привлечь ее внимание к находившимся поблизости рыбакам. Несмотря на печаль и душевное смятение, присутствие возлюбленной наполняло его возвышенным чувством, которое вернуло ему его прежний привлекательный вид, а то, что он вновь стал следить за своей внешностью, делало его на редкость красивым молодым человеком. Заида на него посматривала сначала с каким-то особым вниманием, затем с нескрываемым удивлением и, наконец, после долгого пристального изучения обернулась к подруге и кивнула в сторону Консалва, произнеся при этом несколько слов. Фелима также посмотрела на него и, похоже, согласилась с тем, что услышала от подруги. Почти тут же Заида вновь бросила взгляд на Консалва, вновь что-то сказала подруге, которая также повернула голову в его сторону. Консалву показалось, что женщины обнаружили в нем сходство с кем-то из своих знакомых. Эта догадка поначалу не произвела на него никакого впечатления, но, видя, что Заида продолжает внимательно разглядывать его, он почти явственно различил на печальном лице девушки блики благодатной умиротворенности и тотчас же вообразил, что она нашла в нем сходство с оплакиваемым ею возлюбленным.

На протяжении дня он неоднократно находил в поведении Заиды подтверждение своим подозрениям. Вечером она и Фелима отправились к морю и что-то искали среди выброшенных на берег обломков лодки. Их поиски были настолько тщательными, а разочарование их безрезультатностью настолько явным, что это послужило Консалву дополнительным поводом для беспокойства. От Альфонса не укрылось угнетенное состояние друга, и, проводив вместе с ним Заиду в ее комнату, он остался с Консалвом.

– Вы еще ничего не рассказали мне о ваших прошлых несчастьях, – обратился Альфонс к другу, – но о своих переживаниях, связанных с Заидой, вы обязаны мне поведать. Человеку, влюбленному, как вы, всегда приятно поделиться с кем-нибудь своим большим чувством. Каким бы безутешным ни было ваше горе, моя поддержка и мой совет могут оказаться вам полезными.

– Дорогой мой Альфонс, – воскликнул Консалв, – как я несчастен и как я слаб! Я в таком отчаянии, что могу только позавидовать вашему мудрому поведению – увидеть Заиду и не поддаться ее чарам.

– Вы не могли скрыть от меня свою любовь к ней, хотя и не пожелали признаться мне в этом.

– Я сам был в полном неведении, пока ревность не открыла мне глаза, – прервал друга Консалв. – Заида наверняка оплакивает своего возлюбленного, который погиб во время кораблекрушения. Именно это заставляет ее каждый день уходить к морю, неся свою скорбь к тому месту, где, как ей сдается, он исчез в бурных водах. Да, я люблю Заиду, но ее сердце отдано другому. И это – самое большое из всех несчастий, которые мне довелось испытать; именно то несчастье, от которого, казалось мне, я застрахован надежнее всего. Я тешил себя мыслью, что, возможно, заблуждаюсь, но сила ее горя отметает любые сомнения. Мне довелось к тому же видеть, как сосредоточенно она искала что-то на берегу среди обломков разбитой лодки, и это, несомненно, была хоть какая-нибудь вещица, принадлежавшая ее избраннику. Но самым печальным является то, что я, судя по всему, похож на этого человека. Она обратила на это внимание, прогуливаясь по берегу, и я заметил в ее глазах благостный блеск, вызванный воспоминаниями. Она несколько раз указала на меня Фелиме, заставив ее внимательно вглядеться в мои черты, и весь день присматривалась ко мне. Конечно же, видела она не мой образ. Когда она смотрит на меня, в ее голове рождаются воспоминания о возлюбленном, тогда как я только и мечтаю о том, чтобы она забыла о нем. Это лишает меня радости видеть ее прекрасные глаза, и любой ее взгляд, брошенный в мою сторону, вызывает во мне прилив ревности.