– Пожалуйста, прости мою эксцентричность, но я стреляю наугад и, возможно, ошибаюсь. А если так и есть, нельзя допускать, чтобы мои домыслы влияли на ход следствия.

Как только в дверь постучали, она прекратила разговор и протянула листок горничной:

– Пожалуйста, положите в запечатанный конверт и пошлите инспектору уголовного розыска Колбьёрну Кристиансену в управление полиции Осло. Адрес вы найдете в телефонном справочнике. Бросьте письмо в почтовый ящик вечером, по пути домой.

Бенедикте ошеломленно переводила взгляд с Патриции на меня и обратно. Она ничего не понимала.

– Прошу вас, Бенедикте, не старайтесь ничего домыслить. Вам следует выполнять то, что сказано, и тогда все будет хорошо, – резко продолжала Патриция.

Бенедикте была явно смущена, она взяла листок и поспешила удалиться. Мне стало не по себе, хотя, возможно, именно так они обычно и разговаривали. Однако мне хватало своих забот и без проблем семейства Боркман.

Патриция заговорила лишь после того, как за Бенедикте закрылась дверь.

– Почту сегодня уже забирали, поэтому письмо отошлют не раньше понедельника, значит, ты получишь его в лучшем случае во вторник. Возможно, я ошибаюсь, но интересно проверить, совпадут ли мои предположения с тем, что случится до вторника. Очень удивлюсь, если кто-то из жильцов не изменит первоначальные показания, причем самым кардинальным образом.

Я вспомнил один неразрешенный вопрос, который так и повис в воздухе, и тут же привлек к нему внимание Патриции:

– Возможно, одним из них будет Кристиан Лунд. Как по-твоему, когда он на самом деле вернулся домой в день убийства? Я вынужден полагаться на показания трех против двух и сам не знаю, кому верить.

Внезапно Патриция громко, озорно расхохоталась:

– Наверное, мне не следует смеяться. Это совсем другая история, хотя она, конечно, тоже может иметь отношение к делу. Если подумаешь, счет не обязательно три – два в пользу Кристиана Лунда. То, что его жена подтверждает, будто он переступил порог квартиры в девять, не обязательно противоречит словам соседей о том, что он вошел в дом на час раньше. Единственный человек, который говорит, что Кристиан Лунд вошел в дом в девять, – жена сторожа. Но ты заметил, что ей как-то не по себе. Попробуй надавить на нее, и тогда многое разъяснится.

Я обещал, что так и поступлю, не слишком понимая, зачем еще раз беседовать со сторожихой.

– Но если Кристиан Лунд пришел домой в восемь, а в свою квартиру вошел только в девять, то где он был столько времени? Неужели целый час добирался от входной двери до квартиры на втором этаже?

Патриция снова расхохоталась – так же громко и озорно, как в первый раз.

– В таком случае Кристиан Лунд был бы еще более безнадежным инвалидом, чем мы с Андреасом Гюллестадом, вместе взятые. Если Кристиан Лунд действительно вернулся домой в восемь, он теоретически мог находиться в любой квартире в доме. Однако на практике варианта у него всего два. Один чрезвычайно серьезен, а второй крайне щекотлив, и оба, возможно, играют важную роль для следствия.

Я не сводил с Патриции пристального взгляда. Она же улыбнулась как ни в чем не бывало и стала нарочито старательно пережевывать морковь. Наконец она продолжила:

– Первый вариант, который напрашивается, – что Кристиан Лунд в промежутке находился на третьем этаже в квартире Харальда Олесена, о чем не может или не хочет нам рассказать. Я не исключаю, что дело обстояло именно так, но, по-моему, гораздо вероятнее второй вариант.

Я понял, что терпение мое на исходе. Оно совершенно иссякло, когда Патриция не спеша выбрала еще одну морковку и стала задумчиво вертеть ее в руке. Я вспомнил неприятное чувство, какое испытал в первом классе, когда меня дразнили дети, которые были умнее меня; сейчас детская обида вспыхнула во мне с новой силой.

– Где же находился господин Лунд от восьми до девяти вечера, по твоей второй и более щекотливой версии? Будь любезна, объясни!

Мой резкий тон заставил Патрицию ненадолго нахмуриться. Потом она снова обезоруживающе улыбнулась и стала похожа на обычную восемнадцатилетнюю девчонку, любительницу посплетничать.

– По моей второй и более щекотливой версии, он конечно же находился на втором этаже, точнее, в спальне квартиры 2А, еще точнее – в постели фрекен Сары Сундквист! – Увидев выражение моего лица, она снова расхохоталась. – Все сходится, верно? Становится понятно, кто ее таинственный любовник, и получает объяснение тот примечательный факт, что его никогда не видели ни жена сторожа, ни другие соседи. Именно поэтому Кристиан Лунд в присутствии жены упорно отрицает, что вернулся домой не в девять, а раньше.

Я вынужден был признать, что все действительно сходится. Становилось понятным и поведение фру Хансен, жены сторожа. И как я сам не догадался? Кстати, почему фру Хансен меня обманула? Кристиану Лунду придется многое объяснить… Однако я по-прежнему не представлял себе молодого отца в роли хладнокровного убийцы.

В завершение Патриция согласилась со мной, что лучше сообщить в прессу об уточненном времени убийства в воскресенье, после того как я еще раз допрошу соседей. Она сказала, что я «совершенно прав» и лучше постепенно усиливать нажим на убийцу, а не создавать ложное впечатление безопасности. Меня же больше беспокоило другое. Что подумают представители прессы и публика в целом, если через два дня следствия в деле еще не будет заметного прогресса?

* * *

Из «Белого дома» я вышел часов в шесть вечера. В отличие от предыдущего дня, домой возвращался в полной уверенности, что скоро схвачу убийцу Харальда Олесена и он понесет заслуженное наказание.

Однако перед самым уходом я совершил ошибку, которая беспокоила меня весь остаток вечера. Вставая, подумал, что, наверное, нужно напомнить Патриции о серьезности дела.

– Я был с тобой предельно откровенен и надеюсь, что ты не обманешь мое доверие. Ты не имеешь права ни с кем делиться тем, о чем мы с тобой говорили… за исключением, может быть, отца.

Патриция посмотрела на меня так печально, что у меня едва не разорвалось сердце. Потом с горечью произнесла:

– Милый мой инспектор… с кем же мне делиться?

Пристыженный, я оглядел большую комнату, в которой она казалась особенно одинокой на фоне многочисленных книг. Неуклюже извинившись, я поблагодарил ее за помощь и вышел из комнаты следом за молчаливой горничной. Обернувшись на пороге, я увидел, что Патриция демонстративно раскрыла книгу и взяла еще одну морковь.

В конце третьего дня расследования, когда я лег спать, перспективы дела казались мне куда оптимистичнее под влиянием встречи с Патрицией. Но, кроме того, я осознал, что мы идем по следу особенно коварного убийцы, и дорога к его неминуемому аресту может оказаться долгой. Однако я понятия не имел, что следствие продлится еще целых шесть дней и будет напоминать странную заочную шахматную партию между Патрицией и убийцей.