Но как только в сентябре 1755 г. начался бой на озере Джордж, события с самого начала сложились для французов крайне неблагоприятно. Вновь решающим фактором оказался фракционизм ирокезов. В этом случае клан каугнавага отказался атаковать своих соплеменников-могавков, сражавшихся на стороне британцев. Их отказ оказал сногсшибательное воздействие: абенаки решили не двигаться с места, если рядом с ними не станут сражаться индейцы клана каугнавага. А канадские ополченцы, в свою очередь, не пошли в атаку без поддержки индейцев.

В результате британцы одержали в тот день победу. Но их победа оказалась не столь значимой, как у французов при реке Мононгахела. Дело в том, что они пали духом — безусловно, эпидемическое заболевание, распространившееся в лагере, оказало неблагоприятное воздействие на их моральное состояние. Вместо наступления на мыс Краун победители приступили к работам по строительству форта Уильям-Генри, чтобы консолидировать свою позицию на озере Джордж. Зимой 1755-56 гг. обе воюющие стороны находились в тупиковом положении. Французы обосновались в форте Карильон на северном берегу озера, британцы — в форте Уильям-Генри на южном берегу.

В 1756 г. к обеим воюющим сторонам прибыли новые командующие. За поразительно короткое время губернатор Шерли впал в немилость и был разжалован. Наконец, на его место назначили другого человека, прибывшего из Англии. Им оказался еще один сторонник Камберленда, лорд Лоудоун, ветеран восстания 1745 г. в Шотландии. Он незабываемо назван Паркменом «грубым шотландским лордом, горячим и вспыльчивым».

Более значительной фигурой оказался новый французский командующий. Невезучий барон Деско попал в плен при первой военной вылазке. Водрейль, высоко оценивавший свои собственные стратегические способности, высокомерно информировал Версаль, что замены не требуется. Людовик XV, пренебрегая его сообщением, направил в Канаду сорокачетырехлетнего Луи-Жозефа маркиза де Монкальма Гаэна — ветерана, служившего на передовых рубежах с конца 1720-х гг. в Италии и в Германии.

У Монкальма, который родился в Шато-де-Кандиак около Нима, было беспокойное детство. Восемнадцатое столетие, эпоха Руссо и Песталоцци, стало великой эпохой инноваций в образовании. Но ни одна из подобных идей не оказала воздействия на отца мальчика, который доверил его формирование в педантичного сына своему отцу (т. е. деду Монкальма), которого звали Дюма. Этот педагог, не имевших никаких предубеждений, сумел вдолбить юному аристократу глубокие знания латыни, греческого языка и истории, но воспитал у него вкус к классике и туманное стремление стать членом Французской Академии.

Другая особенность детства Монкальма заключалась в том, что у него был брат — гениальный чудо-ребенок. Этот Джон Стюарт Милл своего времени овладел латынью, греческим и древнееврейским языками к шести годам, приобрел хорошие знания по арифметике, истории, географии и геральдики. Его смерть в возрасте семи лет оказала глубокое воздействие на Монкальма, вызвав в нем глубокую меланхолию.

В пятнадцать лет Монкальм поступил в армию, в семнадцать пролил первую кровь, когда в 1734 г. шел под огнем на осаду Филиппсбурга. В следующем году умер его отец, оставив юношу наследником огромного состояния, полагающегося по титулу, но, к сожалению, заложенного и удерживаемого до уплаты долгов. Его друг и наставник маркиз де ла Фар спас Монкальма от финансовых затруднений, организовав брак с богатой наследницей — Анжеликой Луи Талон дю Боле. Брак оказался счастливым и многодетным. Молодая мадам де Монкальм (грозная матушка Луи-Жозефа была еще жива) подарила маркизу десять детей, из которых четверо умерли; оставалось два сына и четыре дочери. Монкальм горячо любил своих детей, что редко встречалось в восемнадцатом столетии.

Во многих отношениях маркиз был добродушным человеком, благочестивым католиком, традиционным по своим политическим убеждениям, непоколебимым монархистом. Он горячо любил Шато-де-Кандиак и часто вспоминал имение с глубокой тоской, находясь среди дикой природы в Канаде. В его дневнике часто встречается фраза: «Когда же я вернусь в мой дорогой Кандиак?!» Монкальм был приятным человеком, его любовь к своей жене и детям говорят нам об этом из глубины веков.

«Да хранит их всех Господь! — писал он в своей автобиографии. — Да процветают они в этом мире и в следующем! Возможно, кто-то полагает, что их слишком много для такого скромного состояния (особенно, если учесть четырех девочек. Но разве Господь когда-либо покидал своих детей в нужде?!»

Предполагалось, что Монкальм в звании генерал-майора станет военным командующим, шевалье де Леви (будущий маршал Франции) в звании бригадного генерала — вторым в командовании, а шевалье де Борламак, полковник — третьим. Но с самого начала с маркизом сыграла дурную шутку путаная цепочка команд в Северной Америке (это, в конечном счете, и стоило Франции империи). Он совершил неторопливое путешествие из Кандиака в Париж через Лион, где получил приказы, на каждой остановке исполнительно писал письма своей жене и матери. Прибыв в Париж, Монкальм получил неприятное известие, что должен взять с собой в Канаду всего два батальона.

Поражает контраст с политикой Британии. Даже когда она находилась под угрозой вторжения, руководящие умы лондонской элиты не отозвали ни одного солдата из Нового Света. Но Франция, сражаясь за мировое господство в Америке, смогла выделить всего два батальона. И в это же самое время она направила 100 000 солдат для участия в военной кампании в Германии, которая не имела никакого отношения к национальным интересам самой страны.

После представления в Версале Монкальм направился в порт отправления Брест, проезжая по плохим дорогам через Рен.

3 апреля 1756 г. судно «Ликон» вышло из Бреста. На борту вместе с Монкальмом находился Бугенвиль, который впервые познал вкус дальнего океанского плавания. Хотя произошел ужасающий шторм, но у Бугенвиля появился явный вкус к морским приключениям. Французы наслаждались целую неделю прекрасной погодой, затем в понедельник 12 апреля (в начале Страстной Недели) поднялся сильный весенний шторм. Он продемонстрировал людям всю ярость Атлантического океана с ужасающе близкого расстояния.

В течение целой недели пришлось плыть в бурном море. Штормовые ветры и волны не прекращались девяносто часов. Так как высоту океанских волн определяют по скорости ветра, его продолжительности и волнению океана, не требуется особого воображения, чтобы представить те ужасы, которые пришлось перенести французам. Полубак находился постоянно под водой, волны дважды захлестывали шканцы. Корабли и все, кто был на борту, подвергались ужасной опасности. Люди, сопровождавшие Монкальма, были потрясены происходящим до глубины души.

Все страдали от ужасной морской болезни, секретарь командующего не мог ничего есть в течение целой недели. Один из его лакеев был на грани смерти, потому что пища не могла удержаться у него в желудке, в течение семнадцати дней он жил исключительно на воде.

Относительно не пострадали во время плавания только Монкальм и Бугенвиль. В период с 27 апреля до 4 мая погода резко изменилась. Наблюдался густой туман, стало ужасно холодно, в океане появились мириады айсбергов, которых «Ликону» посчастливилось избежать. 30 апреля, когда туман на короткий период рассеялся, они насчитали вблизи корабля шестнадцать айсбергов, с одним из которых едва не столкнулись. Французов спасло лишь то, что палубный офицер крикнул: «Лейтенант!..»