— Потому что ты — хищница, а он не годится на роль добычи, — серьезно объяснил Данилов, перемеряя давление у больной перед транспортировкой. — Ваши отношения будут похожи на бурю в стакане. Недолгую и смешную.

— Где же девушке найти свое счастье? — Вера со вздохом потупила взор, изображая безгрешную страдалицу.

— Обрати внимание на Лешу. Он явно к тебе неравнодушен.

— Ну уж нет! — покачала головой Вера. — Одно дело съездить в выходной к нему на дачу, другое — выходить за него замуж! Как только представлю, что меня зовут Вера Могила… Бр-р-р! Оторопь берет!

— А может, он не будет настаивать, чтобы ты взяла его фамилию?

Вера не успела ответить, так как вернулся с носилками Эдик.

— Ногами вперед не выносите! — строго потребовала соседка.

— Конечно, конечно… — ответил Данилов. — Только головой!

Соседка трижды перекрестила больную.

— Я к тебе завтра загляну! — сказала она, когда больную уже выносили на лестничную площадку.

— Лучше послезавтра или через два дня, — посоветовал Данилов. — Завтра вас к ней точно не пустят, а о состоянии можно узнать по телефону. Номер знаете?

— У меня в сто пятнадцатой муж умер, — отчего то обиженно ответила соседка и с шумом захлопнула дверь, отделяющую «шестиквартирный» тамбур от лестницы и лифтов.

Разговор о женихах явно настроил Веру на игриво-романтический лад. По дороге в больницу, пользуясь тем, что Эдик и Петрович, громко спорившие по поводу сравнительных достоинств немецких автомобилей, их не слышат, она спросила у Данилова:

— Скажите по секрету, удовлетворите мое женское любопытство — вы до сих пор не женаты, потому что ждете Елену Сергеевну?

— Ну сколько можно, Вера! — рассердился Данилов, стараясь не повышать голоса. — Я не женился до сих пор только потому, что надеюсь добиться руки Ксении Собчак! А с Еленой Сергеевной мы до последней недели не виделись столько лет, что практически позабыли о существовании друг друга! Предупреждаю — еще один намек на эту тему…

— Намеков больше не будет, — перебила Данилова Вера. — И так все ясно. Вы сердитесь, значит — любите.

Данилову захотелось удушить доморощенного психолога фонендоскопом прямо здесь, в машине, а потом доставить больную в реанимацию и поехать сдаваться с повинной в ближайшее отделение. Чтобы унять нахлынувшее раздражение, он сделал несколько глубоких вдохов — выдохов. Раздражение сменилось головной болью.

«Перевестись, что ли, на другую подстанцию? — подумал Данилов. — Ездить дальше, зато спокойнее».

Данилов жил в Карачарове, около эстакады, и шестьдесят вторая подстанция была для него ближайшей. Всего каких-то пятнадцать минут езды на троллейбусе, сущие пустяки по московским меркам.

Искоса поглядывая на надувшуюся Веру, преувеличенно старательно наблюдавшую за работой кислородного ингалятора и поведением больной, Данилов вдруг понял, отчего он чуть было не вышел из себя.

Слова Веры были очень похожи на те, что когда-то сказала ему Елена…

Конец четвертого курса, жаркий душный московский май, пыльный кабинет для практических занятий на кафедре общей гигиены.

Занятия уже закончились, однокурсники разбежались, а они сидели за одним столом и лихорадочно списывали конспект лекции, пропущенной еще в начале семестра. Будущих врачей держали в ежовых рукавицах. Пропустил лекцию — будь любезен предъявить ее собственноручно написанный конспект, иначе к экзамену или зачету по предмету допущен не будешь. Уважительная причина? Есть справка? Отлично, но конспект все равно покажите…

У них не было уважительной причины. Лекция шла первой парой, которую студенты Данилов и Морозова бессовестно проспали в одной постели. Соседка Елены по общежитию уехала на несколько дней домой, в Липецк, проведать тяжело заболевшую мать, и грех было не использовать такую возможность.

Влюбленные использовали возможность на всю катушку, заснув на измятой мокрой от пота простыне лишь в пятом часу утра. Разумеется, ни о каком подъеме в семь часов не могло быть и речи.

— Фу-у-у! — Данилов бросил ручку на тетрадь, откинулся на спинку стула и потряс в воздухе занемевшей от писанины рукой.

— Немного осталось, — подбодрила его Елена. — Давай, не расслабляйся.

Ее усердие показалось Данилову странным. Он вспомнил, что весь сегодняшний день подруга была скованна и малоразговорчива и решил «внести ясность».

— Ты сегодня какая-то не такая, — сказал он, привычным жестом кладя руку ей на плечо.

Мягко передернув плечом, Елена продолжила писать конспект.

Данилов подумал несколько секунд и от повторной попытки благоразумно решил воздержаться.

— Что-то случилось? — участливо спросил он.

— Может — да, может — нет, — Елена продолжала писать, не отрывая головы от двух тетрадей — своей и чужой.

— Так не бывает.

— Бывает.

— Бывает или — да, или — нет. А «может — да, может — нет» это — парадокс.

— Не парадокс, а жизнь.

— Так что же все-таки случилось, Лен?

— Для тебя — ничего!

«Какая муха ее укусила? — подумал Данилов. — Заболела, что ли?»

— А для тебя? — как можно более мягко спросил он, чувствуя, что обычно спокойная подруга находится, что называется, «на взводе».

Скандалов Данилов не любил. Отвращение к ним привила ему родная мать, предававшаяся выяснению отношений с чувством, толком и расстановкой. В рамках приличий, но с огромным энтузиазмом.

— Для меня кое-что произошло, но это только для меня! — Елена наконец-то прекратила писать и, продолжая держать ручку наготове, посмотрела на Данилова.

Взгляд ее был необычным — каким-то печальным и отстраненным.

— Ты беременна? — Данилов назвал первое пришедшее ему в голову предположение.

— Успокойся — нет! — сказала Елена и снова взялась за списывание лекции.

Если бы она просто ответила «нет», это был бы нормальный ответ, но презрительное «успокойся», звучало как оскорбление. Как вызов. Как брошенная перчатка, которую ее собеседник поспешил поднять.

— Я спокоен как никогда, — сказал он. — И этим отличаюсь кое от кого.

— Мои поздравления!

— Может быть, мы прекратим ерничать? А, Ленчик?

Упоминание ласкового варианта ее имени, которое обычно произносилось Даниловым в самые интимные моменты, против ожиданий не настроило девушку на миролюбивый лад. Напротив, она фыркнула, давая понять, что подобным образом к ней обращаться не стоит.

— Борьба за мир — дело обоюдное, — повторил Данилов любимую присказку Светланы Викторовны, вынесенную еще из социалистических времен, и продолжил прерванное занятие.