В «золотой фонд» ужастиков вошли и другие фильмы конца 60-х, замешанные не на «черной» эстетике, а на отвращении. В первую очередь это «Ночь живых мертвецов» Джорджа Ромеро (1968) и ее сиквелы. Ромеро, познакомивший массовое сознание с почти неведомым прежде феноменом зомби, снял с жанра последнее табу — он, например, показывает, как маленькая девочка убивает мать лопатой, а потом начинает пожирать ее. Разлагающиеся трупы были изображены так убедительно, что многие зрители спешно покидали зал, чтобы удержать внутри съеденный попкорн. Даже Кинг говорит: «В заключительных сценах ужас достигает такого масштаба, что аудитории просто трудно его выдержать».

С тех пор ничего нового в жанре киноужасов не изобреталось — режиссеры просто использовали все более навороченные спецэффекты, изображая тех же зомби, вампиров и инопланетян. В середине 60-х хоррор проник на заповедную прежде территорию телевидения — в основном в виде экранизаций старых комиксов и журналов наподобие «Странных историй». Первым ужасным сериалом стал «Триллер», который показывали на Эн-Би-Си с 1960 по 1962 год. «С точки зрения поклонников жанра ужасов, самым замечательным в «Триллере» было то, что он все чаще и чаще брал за основу произведения тех писателей, которые начали выводить жанр из викторианских историй о призраках и поднимать его до уровня современных представлений о том, что такое рассказ ужасов и каким он должен быть».

Почти одновременно появились «Внешние ограничения» на Эй-Би-Си и бесконечная «Сумеречная зона » на Си-Би-Эс, где, несмотря на общий сентиментальный настрой, тоже содержались элементы ужаса. После их успеха каждый телеканал обзавелся собственными «ужасными» сериалами. Нечто подобное появилось и в Англии — там в 1980 году был снят знаменитый «Дом ужасов Хаммера », через полтора десятка лет ставший первым ужастиком на российском ТВ. В следующем десятилетии настала очередь «Секретных материалов» продюсера Криса Картера, где под фантастической оболочкой скрывались типичные приемы хоррора (Кинг написал сценарий одного из эпизодов под названием «Чинга» — об ожившей злобной кукле).

За последние три десятилетия литература ужасов (во всяком случае, в лучших своих проявлениях) была реабилитирована и понемногу влилась в мейнстрим. С кинохоррором этого не произошло — он по-прежнему носит клеймо второсортного, и во многом справедливо. Вампиры и оборотни раздражают уже не только критиков, но и зрителей. Даже такие мастерски сделанные картины, как «Вой» или «Интервью с вампиром», привлекли внимание лишь на короткое время. Ошеломило первое появление мастерски изготовленных инопланетных монстров в «Чужих» и «Хищнике», но потом и к ним привыкли, пока бесконечное копирование не вылилось в обыкновенную пародию («Чужой против Хищника»). В итоге выяснилось, что самым страшным монстром, как и прежде, остается человек. А самыми популярными фильмами ужасов этого периода стали триллеры без всякого участия сверхъестественных сил — от «Техасской резни бензопилой» (1974) до «Молчания ягнят» с демоническим Хопкинсом (1991).

Мощный удар по жанру нанесла, как ни странно, политкорректность. Кинг пишет: «С одной стороны, писатель ужасов есть агент нормы, который хочет, чтобы мы искали и уничтожали мутантов. Но, с другой стороны, мы понимаем, что чудовище не виновато ». Это чувство жалости к монстру проявилось уже в первых фильмах о Франкенштейне, где гомункулус-убийца спасает из воды маленькую девочку и со слезами на глазах любуется луной. Нам становится ясно, что он совсем не злой, — просто в детстве его не научили хорошим манерам. Как и других знаменитых киномонстров — Кинг-Конга, Годзиллу, бесчисленных динозавров и мутантов. В 1977 году либерал-шестидесятник Спилберг нанес образу злобного инопланетянина решающий удар, создав симпатичного И-Ти. Даже кровососы из «Интервью с вампиром» не такие плохие — скорее несчастные и одинокие. С началом разрядки из числа монстров в человеческом облике оказались исключены русские и китайцы, и прошло немало времени, прежде чем их место заняли бен Ладен и его коллеги-террористы.

Другим фактором, снизившим популярность ужастиков, стал смех. Давно известно, что смех убивает страх, а в благополучные 90-е годы смеховая культура буквально заполонила Америку. Все явления жизни и культуры осмеивались не только на низовом уровне идиотских телешоу вроде нашего «Аншлага», но и на высоте постмодернистского дискурса. Посмотрев такие фильмы, как «Очень страшное кино» или «Охотники за привидениями », американцы (кроме, быть может, самых впечатлительных) надолго отучались бояться монстров. Даже «Кошмар на улице Вязов» Уэса Крэйвена, вначале пугавший по-настоящему, быстро превратился в пародию на самого себя. Снова, как после войны, жизнь казалась прекрасной и безопасной — тогда и появилось дурацкое пророчество Фукуямы о «конце истории». Не случайно с этим совпало падение популярности романов Кинга и других мастеров жанра.

Однако исподволь многие ощущали хрупкость этого благополучия. Кинг еще в 1981 году прозорливо писал: «Когда наступит пора нового затягивания поясов и растущего напряжения — а она не за горами, — будущие фильмы ужасов вновь окажутся кстати, чтобы придать смутным страхам людей направление и фокус». В 90-е годы стали популярны новые фильмы ужасов — туманные, рваные, непонятные широкому зрителю. Там не было красочных монстров и рек крови — только липкая жуть, наплывающая неизвестно откуда. Это и нашумевший сериал «Твин Пике» (предыдущие хиты Дэвида Линча были ближе к традиционным фильмам ужаса), и малобюджетный триллер «Ведьма из Блэр», где непонятный кошмар одного за другим поглощает студентов из научной экспедиции. Что все это значит, стало ясно только в 2001 году, когда на Штаты разом обрушились теракты 11 сентября, посылки с сибирской язвой и снайперы, убивающие из засады случайных прохожих. Во всех случаях Зло было анонимным и слепым. Чтобы остановить панику, быстро нашли крайнего — Усаму бен Ладена, но в общественном сознании вновь поселился страх, ставший питательной почвой для новых фильмов ужаса с теми же вампирами (изрядно огламуренными во всевозможных «Сумерках »), зомби и инопланетными «чужими».

Помимо «классических» ужасов и фантастики у прозы Кинга был еще один источник — литература американского реализма. В интервью 1980 года он признался, что испытал большое влияние Теодора Драйзера и Фрэнка Норриса: «...они верили, что один-единственный поступок может повлечь за собой ужасные последствия». Более важно, что эти писатели умели придавать своим книгам достоверность, тщательно прописывая бытовые детали. Другой реалист, Шервуд Андерсон, научил Кинга конструировать характеры героев, обращаясь к нескольким «базовым точкам» — детству, отношениям с родителями и сексуальным проблемам. У Хемингуэя он заимствовал фирменный стиль — короткие (хоть и не совсем телеграфные) предложения и повторение ключевых фраз, которые словно прокручиваются в голове героя и читателя. Другую особенность — выделение этих фраз курсивом — Кинг, похоже, придумал сам. В результате самая невинная сентенция под его пером обретала зловещий характер. Что-то вроде этого: «Писем для вас не было», — сказал почтальон.

Писем не было.

«Не было писем, — он почувствовал, как холодный пот прокладывает дорожку у него на спине. — Плохо дело», — ну и так далее.

У другого классика — Уильяма Фолкнера — Кинг, кажется, не взял ничего, да и вообще к «южной» литературе он равнодушен. Как и к новой прозе мегаполисов, густо окрашенной постмодернизмом а-ля Томас Пинчон. Зато он обожает классические детективы, от Конана Дойла до Гарольда Роббинса, к которым не раз обращался в своих произведениях. Повлиял на него и хроникальный стиль Дос Пассоса, составлявшего романы из фрагментов подлинных и вымышленных документов. Такими фрагментами усеяны страницы «Кэрри», хотя позже Кинг от этой привычки отошел.