Монике больше не хочется говорить ни о себе, ни о Малу, и она переводит разговор на другие темы.

– Скажи, почему такой культурный человек, как ты, дошел до такой жизни? – Ее взгляд скользнул по весьма скромной обстановке моего жилища: старое бюро, стол со сломанной ножкой, три потертых стула, софа, старинные настенные часы, советский черно-белый телевизор на деревянном ящике.

– Заблудился в дремучем лесу, – шутливо ответил я, перефразируя Данте, одного из моих любимейших классиков.

– И, как видно, до сих пор оттуда не выбрался, – сказала она, встав с постели, и начала одеваться. – Я пойду. Завтра с утра у меня деловое свидание, а я никогда не опаздываю на заранее назначенные встречи.

Я не стал спрашивать, что это за деловое свидание, и ограничился вопросом: «Когда теперь увидимся?» Глупый вопрос. Я знал, что мы увидимся, как обычно, в следующий понедельник, но мне было приятно еще раз об этом спросить и быть абсолютно уверенным, что она никуда не исчезнет. Из моей жизни много чего поисчезало, и не хотелось лишаться того малого, что оставалось. Я готов был защищать этот остаток, как дикий зверь кусок мяса.

– Если она тебе так дорога, почему не живете вместе? – спросил меня Франсис.

– Нет, нет, – в голосе Моники слышалась некоторая нерешительность. – Пока лучше ты у себя, а я – у себя.

У Моники была уютная квартира в центре города, где она иногда принимала своих «друзей», и мое присутствие, сказала она, ей бы мешало. Моя же голубятня на крыше была явно мала для двоих.

Эта каморка не годилась для постоянного проживания, но мы шли туда, встретившись на улице в понедельник или в другой день по настроению, чтобы заниматься любовью или просто поговорить за бутылкой рома, под музыку битлов, Рэя Кониффа и Нэта Кинга Коула.

– Когда мы увидимся? – повторил я.

– В понедельник.

– Где? – Этот вопрос был частью неписаных правил игры, очень забавлявшей Монику. Обычно она отвечала: «Там».

Это означало, что, если не идет дождь, я встречал ее на вечерней прогулке в парке близ улицы 21 или на Рампе, где она выгуливала Сэра Чарльза.

Ей-богу, мы и вправду словно рехнулись, ибо достаточно было телефонного звонка, чтобы договориться о встрече, но нам доставляла удовольствие игра, которую мы затеяли.

Видимо, мы начитались нашего старого друга Хулио Кортасара, и она, наверное, видела себя Магой, а я (почему бы нет?) представлял себя Оливейрой с его мистическими встречами или невстречами в Париже.[12]Конечно, у Маги был сын и не было иностранных любовников, то есть она не была проституткой, а Оливейра мог часами сидеть в Клубе Змеи и попивать мате, не изнуряя себя поисками обменного жилья, как я.

Несмотря на некую неопределенность нашего места встречи, мы ни разу не разминулись, возможно улавливая непостижимые любовные флюиды, а может быть, просто потому, что если один не находил другого в условленном месте, то уверенно шел в начало Рампы, к парапету Малекона. Оттуда мы направлялись в мое жилище, где все уже было приготовлено: обед на плите и ром на столе.

Мы могли любить друг друга и не притронувшись к рому, но после нескольких добрых глотков все шло намного лучше.

Алкоголь заставлял меня отвлечься от тяжких дум, молотом бивших по темени, а ее доводил просто до исступления. Она со стонами металась по постели, целиком отдаваясь дикой страсти, а меня в мои годы это возбуждало до крайности. Я совсем терял рассудок, и мы вместе падали в бездну. Но на сей раз на мой вопрос «Где?» она ответила: «Здесь, у тебя, в восемь».

Ты торопишься к своему другу, который мастерит плот. Идешь, чуть покачивая бедрами и задом, плотно обтянутым узкими джинсами. Солнце уже стоит высоко в голубоватом безоблачном небе, с моря дует ветерок. Проходишь мимо группки мужчин, которые отпускают в твой адрес сальные комплименты или просто слова восхищения. А там навстречу идут три парня и, понятно, будут приставать к тебе, но ты, не сбавляя хода, умеряешь их пыл ледяным взглядом и резким жестом. Они продолжают бормотать фривольные любезности, но отстают.

Ах, Гавана, ах, Малу!

Что должна чувствовать женщина, к которой постоянно цепляются на улице? Что чувствуешь ты, Малу?

«Мне это нравится. Мне нравится обольщать, знать, что я хороша, ой как хороша и желанна. Это дает мне уверенность, веру в себя. Красивой женщине подвластно все, а я красива», – говоришь ты себе и потом добавляешь: – «Тут, если не будешь красивой, – замордуют».

Последнее утверждение очень спорно, ибо есть и некрасивые женщины, добившиеся многого в жизни.

«Четыре или пять, не больше, – ты бы так ответила. – В этой стране главное иметь большую задницу. Ну, и немного ума, конечно, не помешает».

Ах, Гавана, ах, Малу, ничто с тобой не сравнится!

Но ты привлекаешь не только мужчин. В дверях обшарпанного дома стоит старуха. Это – Манолито-Бык. Завидев тебя, она улыбается и машет левой рукой в знак приветствия. Ты с улыбкой машешь в ответ.

– Малу, детка, поди сюда, у меня есть для тебя кое-что интересное, – говорит она.

Ты спешишь, но знаешь, что нельзя злить Манолито, женщину очень влиятельную в твоем мире. Ты подходишь к ней, целуешь в щеку и слушаешь то, что она тебе сообщает.

Манолито говорит хриплым шепотом, все время оглядываясь по сторонам, словно чего-то опасаясь, а ты согласно киваешь в такт ее словам.

– Ладно, договорились, – заканчивает Манолито. – Обязательно пойди к нему. Да, самое главное, не забудь о моих комиссионных.

Распрощавшись с Манолито, ты навещаешь своего приятеля, который под большим секретом говорит тебе, что дело с плотом покамест откладывается. От него ты выходишь в плохом настроении и направляешься на Малекон.

Мой друг Франсис жил один в ветхом доме с потрескавшимися потолками, до отказа забитом всякими вещами, которые он покупал для перепродажи. Когда мы после похорон к нему зашли, в большой комнате царил жуткий беспорядок: на софе валялись штаны и трусы, на стульях – рубашки и футболки, а носки и платки – на столике возле тарелки с объедками, рядом с вилкой и ложкой.

И не подумав наводить порядок, Франсис усадил меня в кресло и достал из шкафчика полбутылки рома. С удовольствием потряс ею у меня перед носом.

– «Абана Клаб», самый лучший ром, – сказал он и наполнил два стакана.

– За твое здоровье, братец.

Я пригубил ром, а Франсис выпил залпом.

– Ты вроде бы доволен жизнью, – сказал он. – Рад за тебя.

– Бывает хуже.

– Видел тебя на улице с красивой девочкой. Проезжал в автобусе, а вы шли в обнимку и ворковали как голубки.