— А это идея! — радостно проговорил Рома. — Поехали к Сатане.

— А что с телом делать? — спросила сердобольная Любовь Борисовна. — Мёртвое оно мне здесь не нужно.

— Мы его с собой прихватим, а по дороге где-нибудь выкинем, — тут же нашёлся Рома. — Давай, Вадик, хватай её за ноги, и потащили в машину. Нечего время терять…

…Когда крышка надо мной захлопнулась, я улеглась поудобнее. В багажнике было чисто и уютно, толстая шерстяная ткань, постеленная на дне, приятно смягчала удары на выбоинах, лёгкий запах масла из запасной канистры немного кружил покоящуюся на запаске голову, придавая воздушность мыслям, и при этом сверху не капало, мухи не кусали — одним словом, жаловаться пока было не на что. Я лежала, слушая неразборчивую перебранку «новых русских» в салоне, и тихо проклинала слишком болтливого Сатану. Как раз в этот четверг мы собирались с Валентиной в ателье заказывать себе вечерние платья к Новому году, а теперь неизвестно, сколько продлится это странное дело и вообще понадобятся ли мне уже когда-нибудь платья…

Машина вдруг резко замедлила ход и остановилась. Наверное, увидели подходящую свалку, где меня можно выбросить. Кроме тех двоих, в машине был ещё и охранник-водитель, и я была уверена, что справлюсь со всеми без особого труда, если, конечно, они не предпримут никаких мер безопасности. Хотя чего им опасаться трупа?

Я услышала, как открылась дверца машины. Потом до меня донеслось:

— Капитан Николенко, здравия желаю. Ваши права, пожалуйста.

Ба, да это гаишники! Интересно, что-то сейчас будет…

— Что везёте? — строго спросил милиционер.

— Начальство, — басом ответил водитель. — Вон, смотрите сами.

— Вижу, не слепой. Оружие, наркотики?

— Да что вы, товарищ капитан! — подобострастно заверил его Рома из машины. — Мы даже не знаем, как они и выглядят. Мы — честные бизнесмены…

— А что у честных бизнесменов в багажнике?

Наступила пауза. Потом Рома с деланным безразличием спросил у водителя:

— Витя, что там у нас в багажнике?

— Канистра с маслом, — буркнул тот.

— Покажите, — наседал гаишник. Я услышала, как тяжело засопел водитель и зашевелились волосы на головах обоих бизнесменов. Рома вкрадчиво проговорил:

— Слушай, командир, мы опаздываем. Вот тебе стольничек детям на мороженое…

— Открывайте багажник, — бросил капитан и позвал:

— Сержант, подойди сюда!

Притопал сержант.

— Присмотри за пассажирами. А вы открывайте багажник.

Поправив причёску и расправив, где нужно, ажурную ночнушку, я приняла соблазнительную позу, положив под голову руку, и стала ждать. Они подошли, водитель долго возился с замком, гремя ключами и пыхтя, как паровоз, и наконец в мои глаза ударил свет. Первым, кого Я увидела, привыкнув к свету, был водитель. С отсутствующим видом он стоял в сторонке и смотри куда-то вдаль. На скулах его играли желваки, опущенные руки подрагивали.

Капитан, совсем ещё молодой белобрысый парень с автоматом на груди, стоял прямо перед багажником и, вылупив глаза, смотрел на меня. Я прижала палец к губам, а потом чиркнула им по горлу, сделав страшные глаза, дескать, не шуми, командир, а то сейчас они всех перережут. Сглотнув от волнения пересохшим ртом, милиционер почему-то кивнул мне, будто все понял, и медленно двинулся к салону, снимая с груди автомат. Водитель, не глядя на меня, ушёл за ним. Потом я услышала такой разговор.

— Так, всем руки за головы и выйти из машины! — скомандовал капитан. — Сержант, обыщите машину.

Дверцы открылись, и бедняги начали нехотя выполнять приказ. Их тут же обыскали.

— Кто у вас в багажнике? — строго спросил Николенко.

— Родственница моя, — просипел Рома. — Из морга везём… В крематорий.

— Как в крематорий? — опешил милиционер.

— А так. Она всегда говорила, чтобы её сожгли, а не хоронили.

— Да, — добавил Вадим, — ещё просила, чтобы её прах по ветру развеяли.

— Странно, а мне она сказала совсем другое, — процедил Николенко.

— Что она сделала?! — опешил теперь уже Рома.

— Дала понять, что вы её насильно везёте, — поправился тот. — Ну что, сержант, нашёл что-нибудь?

— В машине вроде чисто, — крикнул тот, шуруя в салоне.

— Эй, дамочка, вылезайте! — крикнул мне милиционер. — Вы в безопасности!

— Как вылезайте? — обеспокоенно протараторил Рома. — Она не может вылезти! Потому в багажнике и везём…

— Молчать и не дёргаться! — прорычал капитан.

Выбравшись из багажника, я явилась им в пронизанной лучами полуденного солнца сорочке, надетой на голое тело, подобно Божьему ангелу, сошедшему с небес, дабы наказать непослушных и способствовать торжеству добродетели. Рома, Вадим и водитель, увидев меня, потеряли дар речи и даже руки опустили с затылков. Потом у Ромы отвалилась челюсть, он вздрогнул и начал, быстро синея лицом, сползать по машине, к которой был прижат, на асфальт. Вадима вдруг пробрала громкая икота. Капитан, которому не было дела до их реакции, с трудом оторвав взгляд от содержимого моей сорочки, хрипло проговорил:

— Вам, гражданка, придётся проехать с нами, чтобы дать показания.

— Извините, капитан, но я не одета, — проворковала я и вздохнула. — Если бы вы только знали, что мне пришлось пережить. Позвольте мне съездить домой и привести себя в порядок, — и пригрозила с улыбкой:

— А то упаду в обморок.

— Конечно, конечно, — засуетился тот, — сейчас вас доставят, куда скажете. Сержант!

— Не нужно, благодарю. — И я направилась к «БМВ». — А этих мерзавцев арестуйте за захват заложницы. Вам медаль дадут за моё освобождение. Я все напишу в заявлении. Потом. А сейчас извините, я проголодалась.

Выдав все это, я выхватила у ошарашенного водителя ключи, села за руль и, пока никто из них не успел опомниться, выжала газ. До самого поворота я с удовольствием наблюдала в зеркале, как они все, кроме Ромы, лежащего у их ног, стоят, раскрыв рты, и смотрят мне вслед…

Босс встретил меня во всеоружии. Причём в буквальном смысле слова. Не успела я нажать кнопку звонка у входа, как из видеофона раздался его грозный голос:

— Ты одна или тебя держат на мушке?

— Одна.

— Заходи.

Щёлкнул замок, и я юркнула в родную обитель, образ которой уже начал стираться в моей памяти за суетой последних событий. Босс, облачённый в бронежилет, с пистолетом в руке, насторожённо осмотрел ажурное плетенье ночнушки и, поскольку никогда ничему не удивлялся, особенно если дело касалось меня, проворчал:

— Ну и видок у тебя. Идём в кабинет.

— Нет! — вскричала я с мольбой. — Только не в кабинет. Сначала ванна, еда и одежда!