Подобные мысли мгновенно перечеркнули все мои ночные молитвы!

Филожен страстный и пылкий, он ищет любую возможность побыть рядом со мной. Вскоре мы уже не только целуемся в темноте, но проводим вместе каждую свободную минутку, спрятавшись в лабиринтах и высоких живых изгородях сада.

Стоит пригожий августовский денек, дует теплый ветерок, светит солнышко. Мы медленно спускаемся по огромной, вымощенной камнями лестнице к оранжерее, и на каждой из ста ступеней Филожен останавливает меня и рассказывает, за что он меня любит.

– Тридцать третья ступенька: ваши карие глаза с вкраплением зеленого просто очаровывают! Тридцать четвертая ступенька: вы едва заметно зеваете, когда вам становится скучно. Тридцать пятая ступенька: этот выбившийся завиток волос… – и тут, невзирая на мой протест, он высвобождает от шпилек один локон, – так сияет на солнце.

С каждым днем хранить верность супругу становится все сложнее. Впервые я хочу мужчину, и это не Луи-Александр. Я знаю, что с Филоженом все будет иначе. Совершенно по-другому.

– Подумайте о своих сестрах, – шипит тетушка. – Подумайте о Гортензии и Марианне.

Я уже начинаю привыкать к мысли, что с тетушкой лучше не встречаться. В Версале затеряться легко. Я забочусь о том, чтобы мои недели прислуживать королеве не совпадали с тем временем, когда при ней тетушка. Но, несмотря на все мои усилия, наши графики иногда совпадают.

Не обращая на нее внимания, я складываю салфетку – мы готовим стол к королевскому ужину. Салфетки из тяжелого желтого шелка, вышитые красными виноградными гроздьями с зелеными листьями. Какая чудесная ткань, а ее пустили на салфетки. Как бы мне хотелось сшить из нее платье! А сколько ткани понадобится на жакет? Двух салфеток было бы достаточно на корсаж, может быть, к моему белому платью…

– Не смейте меня игнорировать, – опять шипит тетушка.

Я делаю вид, что не услышала ее.

– Я поклялась вашей матушке, когда та лежала на смертном одре, что защищу вас от этого зла.

– А я считала, что смерть матушки была неожиданной. Вы были в Париже, когда это случилось, а она – в Версале. И, кроме того, мама никогда не нуждалась в подобном покровительстве для себя. – Я застыла, избегая смотреть ей в глаза. Неужели это любовь делает меня такой смелой?

– Какая дерзость! – выдыхает тетушка, и я понимаю, что нажила себе врага. Но мне наплевать.

На следующий день я впервые приглашаю Филожена в свои покои.

Я отпускаю слуг, мы остаемся в спальне одни. Он неспешно целует меня, а мне хочется растаять в его объятиях. Быть воском для его пламени. Руки у него теплые и мягкие, под стать его движениям, и так не похожи на грубые лапы моего супруга. Той ночью Филожен раскрывает для меня наслаждения, о которых я много слышала, но сама никогда не испытывала. Которые теперь нахлынули на меня, как сон.

Ох!

Почему мой супруг не Филожен, а Луи-Александр?

От Полины де Майи-Нель

Монастырь Порт-Рояль

20 февраля 1733 года

От Марианны де Майи-Нель

Особняк Мазарини, Париж

13 июня 1733 года

От Луизы де Майи

Версальский дворец

3 июля 1733 года

Монастырь Порт-Рояль, Париж

1733 год

Я люблю читать письма Луизы. Как изысканно звучит слово «Версаль»! Луиза рассказывает мне, что и когда она надевает, кто в какой день был одет моднее всех. Полина уверяет, что писать о подобных вещах – только чернила переводить. Ей хочется знать новости о мужчинах, войне, интригах, а не о скандальном платье герцогини д’Антен с оранжевыми розами или дорожной шляпке принцессы Монтобан с цветами.