и Рой Джонсон – оба у команды Лэндсмана, – а за ними двойное убийство на Люзерн-стрит, где стрелок во время разборок из-за территории ворвался в схрон наркотиков и начал палить во все стороны, прикончив двоих и ранив еще двоих. У выживших, понятное дело, заодно отшибло память.

Итого – девять трупов в восьми делах, всего одно дело закрыто и еще одно – в шаге от ордера; уровень раскрываемости настолько низкий, что Д’Аддарио вполне мог считаться одним из самых отстающих лейтенантов всего департамента полиции.

– Не могу не заметить, сэр, – начинает Макларни, войдя в комнату отдыха, – как, уверен, уже заметили и вы в своей бесконечной мудрости…

– Продолжай, мой верный сержант.

– …на нашей стороне доски что-то многовато красного.

– Да, изрядно, – отвечает Д’Аддарио, поощряя классическую придворную речь: его излюбленный приемчик, всегда веселивший сержантов.

– Можно сделать предложение, сир?

– Слушаю с безраздельным вниманием, сержант Макларни.

– Быть может, лучше обозначать открытые дела черным, а закрытые – красным, – говорит Макларни. – Так мы хотя бы ненадолго обдурим начальство.

– Тоже решение.

– Или, – добавляет Макларни, – еще можно пойти и кого-нибудь арестовать.

– И это тоже решение.

Макларни смеется, но негромко. Среди сержантов и детективов Гэри Д’Аддарио как начальник слывет принцем, благодушным автократом, просящим поданных лишь о компетентности и преданности. Взамен он дарует своей смене безграничную поддержку и прибежище от самых страшных прихотей и капризов начальства. Д’Аддарио, высокий мужчина с редеющими клоками серебристо-серых волос и тихими благородными манерами, – один из последних выживших итальянского халифата, недолго правившего департаментом после многолетней ирландской династии. Эта эпоха обозначилась восшествием на пост комиссара Фрэнка Баттальи и продолжалась вплоть до того, что членство в «Сынах Италии»[16] стало для повышения таким же обязательным, как сержантский экзамен. Но эта Священная Римская империя простояла меньше четырех лет: уже в 1985-м мэр обратил внимание на меняющуюся демографию города, низверг Батталью на хорошо оплачиваемую должность консультанта и твердо гарантировал верхние эшелоны департамента черному сообществу.

За то, что во время последовавшего отлива Д’Аддарио остался лейтенантом в убойном, его люди должны благодарить позитивную дискриминацию. Обходительный и вдумчивый, Д’Аддарио был руководителем редкого сорта для военизированной организации. Он уже давно приучился подавлять в себе первый начальственный порыв – запугивать людей, следить за каждым шагом и стоять над душой при расследовании. В масштабах района такое поведение обычно вело к примитивному умозаключению младших звеньев: если не вести себя как мелочный тиран, тебя примут за слабака. В каждом участке найдется лейтенант смены или сержант сектора, требующий объяснительную форму 95 от любого, кто опоздал на инструктаж на десять минут, или прочесывает все закоулки района в четыре ночи, надеясь подловить несчастного полицейского, задремавшего в патрульной машине. Такие руководители либо умнели, либо их лучшие люди переводились в другой сектор.

Детективы в убойном отделе презирали бы авторитарного начальника смены еще больше – ведь они не попали бы на шестой этаж, если бы не были восемнадцатью самыми упертыми копами в департаменте. В убойном действует естественный отбор: кто раскроет много дел, тот останется, остальные – уйдут. С учетом этой основополагающей истины здесь мало кто подумает, что начальнику смены надо поучать копа, которому хватило смекалки пробраться в убойный, а потом раскрыть сорок-пятьдесят дел. У ранга, конечно, есть свои привилегии, но начальник, пользующийся богоданным правом устраивать разнос по поводу и без, в конце концов, получит на руки смену из враждебных сержантов и чересчур осторожных детективов, не желающих или уже не способных доверять собственному чутью.

Поэтому Гэри Д’Аддарио, хоть это и стоило его карьере, давал людям пространство для маневра, а сам выступал буфером перед капитаном и всеми выше в вертикали власти. У такого метода был значительный риск, и за последние четыре года отношения Д’Аддарио с капитаном сильно пострадали. Напротив, Боб Стэнтон, второй лейтенант, был больше по душе капитану. Дисциплинированный ветеран из отдела наркотиков, лично отобранный капитаном во вторую смену, Стэнтон руководил жестко, его сержанты сильнее контролировали детективов и вынуждали их меньше перерабатывать и выступать в суде, хотя на этом держится вся система. Стэнтон – хороший лейтенант и умный коп, но в сравнении с альтернативой его умеренность и дотошность доходили до того, что не один ветеран из его смены поговаривал о желании присоединиться к крестовому походу Д’Аддарио при первой же возможности.

Для сержантов и детективов, благословленных великодушием Д’Аддарио, расклад прост и очевиден. Раскрывайте убийства. Раскрывайте столько убийств, чтобы уровень раскрываемости оправдывал Его величество и его методы и тем самым упрочил его великодушное и славное правление. В убойном раскрываемость – это лакмусовая бумажка, альфа и омега всех споров.

По этой-то причине Д’Аддарио так долго и сурово всматривается в красные чернила на своей стороне доски. Белый прямоугольник позволяет легко сравнить не только детективов, но и точно так же поверхностно сравнить смены. В этом смысле доска – и отображенный на ней уровень раскрываемости – дробит балтиморский отдел по расследованию убийств, словно каждая смена действует независимо от второй. Детективы постарше, еще помнящие жизнь до доски, помнят и отдел более единой сущностью; тогда все были готовы работать по делу, начатому или законченному другой сменой, зная, что славу за раскрываемость разделят все. Доска же, созданная ради прозрачности и отчетности, вынудила обе смены – и каждую из шести групп – соревноваться друг с другом за черные и красные чернила, словно в автосалоне уцененных машин «Луби Шевроле».

Эта тенденция зародилась задолго до прихода Стэнтона, но разные стили управления только обострили конкуренцию. И в последние годы детективы одной смены общались с детективами другой только в получасовые пересменки или в редких случаях, когда детектив работал сверхурочно и ему требовался лишний человек из дежурной смены, чтобы поучаствовать в допросе или помочь куда-нибудь ворваться. О конкуренции никогда не заговаривали вслух, но вскоре даже детективы стали ловить себя на том, что созерцают белый прямоугольник и молча подсчитывают раскрываемость групп или смен. И это тоже по-своему иронично, ведь детективы первыми же признают, что доска искажает реальность, что она показывает не более чем число убийств за год. Группа могла три недели работать в ночную по локоть в полицейской стрельбе, сомнительных смертях, тяжких нападениях, похищениях, передозировках и прочих видах расследований. Но черно-красные чернила ничего из этого не отобразят.

Даже если говорить о, собственно, убийствах, самую большую роль в раскрытии играет случай. В словаре убойного есть две четких категории дел: худаниты и данкеры[17]. Худаниты – настоящие загадки; данкеры – дела с изобильными уликами и очевидным подозреваемым.