Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она и есть краденая.
– Нет, если ты выдашь себя за Эр Капу.
– Я? А почему я?
– Потому что старик тебя не знает, понимаешь? Можешь сказать, что тебя зовут Рикардо Капа. Или Рауль. Рамиро. Рухенсио.
– Рухенсио? Что это за имя?
– А тебе не плевать, Гомер? – Мое имя он произнес с нажимом. – Главное, чтобы звучало правдоподобно. Это твоя камера, и ты хочешь ее продать.
Переулок был темный, вечерело, мой дом был недалеко.
– Прости, не могу помочь. Спасибо тебе за все.
– А тебе – за ничего! – ответил он раздосадованно, но я уже шел своей дорогой. – Подожди, подожди! Давай поделим выручку.
– Мне не нужны деньги. – Я даже не обернулся.
– Не нужны? Ты что, еще не понял, где находишься?
Я остановился и взглянул на него скорее устало, чем заинтересованно. Между нами было метров десять.
– Насколько мне известно, я в Барселоне.
Полито снова театрально расхохотался. От смеха он даже согнулся пополам, будто не мог совладать с собой, но уже через миг резко распрямился и серьезно посмотрел на меня. Вывод: он ненормальный.
– Ладно, я попробую помочь тебе еще раз. Для начала напомню, где ты находишься, гитарист.
– В Барселоне? – высокомерно сказал я.
– Да, в Барселоне, черт возьми, но я не об этом. Мне кажется, ты кое-что забыл. Ты сирота, и вокруг война. Поверь мне, приятель, тебе нужны деньги. Тебе и с деньгами-то придется хреново.
– Я не сирота.
– Как скажешь. Ладно, гитарист, удачи… – Теперь Полито повернулся спиной и пошел прочь по другой стороне переулка.
Я прекрасно понимал, что это уловки, чтобы заманить меня в сети, но они не отменяли того, что сказанное было правдой. Мне нужны были деньги.
– Ладно! – крикнул я ему как можно спокойнее. – Я помогу тебе с камерой и возьму свою долю, но после этого знать ничего не хочу ни о тебе, ни о твоем ростовщике.
– Разумно, – повернулся он с улыбкой. – Мне восемьдесят, тебе двадцать.
Я подошел к этому мошеннику вплотную:
– Пятьдесят и пятьдесят. Может, я не вырос на улице, но я не дурак.
– Семьдесят, тридцать. Может, ты и не дурак, но большого ума пока не видно. И потом, я делаю всю работу, меньше мне уже невыгодно.
Несколько секунд мы молча мерили друг друга взглядами. Я знал, что попался. Полито плюнул себе на ладонь и протянул ее мне:
– Лады?
Я пожал ему руку, довольный, что сумел выторговать хоть что-то:
– Лады.
– Отлично. Тогда идем. Сюда.
Казалось, Полито торопится, и я поспешил за ним, желая покончить с этим делом.
Он повел меня темными и грязными переулками. Затерянные задворки ветхих зданий, царство тощих ободранных котов.
– Можно я скажу, что меня зовут Роберт?
– Говори что хочешь, лишь бы начиналось на “эр”.
– Ты пойдешь со мной?
– Нет, я буду ждать снаружи.
– Слушай… а вдруг старик знает фотографа?
– С какого перепугу ему знать какого-то фотографа?
– Не знаю… Это точно здесь? – Мне было неспокойно.
– Да, почти пришли… В чем дело?
– Не знаю… Что-то мне не нравится.
– Что именно?
– Не знаю… Интуиция…
Мы дошли до стены тупика, и Полито взглянул на меня с удовлетворением:
– Ну поздравляю.
– С чем?
– Хорошая интуиция. Я бы на твоем месте ее слушался.
– Ты о чем? Где мы?
– Тебе не говорили, что ты задаешь слишком много вопросов? – Взгляд его изменился. Теперь невозможно было узнать мальчишку, что просил помочь продать камеру.
– Куда ты меня привел? Здесь ничего нет!
– К несчастью, кое-что все же есть. – Полито дважды постучал по железному мусорному баку справа от себя.
– Что ты делаешь?
Прежде чем он успел ответить, я услышал за спиной смех и обернулся, не понимая, что происходит. Трое парней старше, выше и гораздо крепче нас приближались, похлопывая дубинками по ладоням. Я взглянул на Полито, надеясь, что для него это тоже неожиданность и он сумеет вытащить нас из этой передряги, но в его глазах я прочел другое. В них не было ни веселости, ни насмешки – и ничего, что могло бы разъярить меня. Осмелюсь сказать, что в его темных глазах читалось нечто противоположное торжеству. Ему было стыдно?
– Прости, гитарист.
– Ну, Поли, кого ты нам привел? – сказал самый высокий и страшный из парней.
– Денег у него нет, гитара – дешевка, но есть золотой медальон на шее.
– Золотой? – усомнился тот. – Проверим.
– Я пошел.
– А это что?
– Фотоаппарат… Отнесу Эммету.
– Отлично. Мы сами отнесем. – Верзила, осклабившись, протянул руку.
На секунду мне показалось, что Полито взбунтуется, но он нехотя подчинился и отдал камеру. Очевидно, он как-то от них зависел.
– Теперь всё? – уточнил Полито.
Верзила кивнул – впрочем, не слишком уверенно.
– Не хочешь посмотреть?
– Как вы втроем отлупите этого бедолагу? Нет, спасибо. У меня дела.
– Ну как хочешь, – ответил тот, стискивая зубы и направляясь ко мне.
Полито поспешно ушел. Он знал, что будет дальше, и не хотел присутствовать. Я тоже знал, что будет дальше. Не нужно быть гением, чтобы догадаться. Мне предстояла первая в жизни драка. И они, и я были настроены решительно. Они были готовы на все, чтобы забрать у меня медальон, а я – чтобы не расставаться с ним.
В романах Жюля Верна есть надежда на невозможное, и это их лучшая черта. Главные действующие лица – настоящие герои, а герои всегда побеждают, потому что они хорошие, ведь добро всегда побеждает зло. Это очень романтично, прекрасный взгляд на мир, но у реальности своя логика и свои представления о справедливости. Реальность не принимает в расчет художественный вымысел, мечты и надежды. Она гораздо ближе к естественным наукам и к математике. Реальность учит тебя, что если их трое – ражих детин с дубинками, а ты – хилый парнишка с гитарой, ни разу в жизни не дравшийся, то дела твои плохи. Никто и не говорил, что этот мир справедлив. А если говорил, то ошибался.
В них не было ни терпения, ни милосердия. Они набросились на меня, как звери, и первыми же ударами в лицо и живот свалили на землю, как тряпичную куклу. Я свернулся клубком по примеру насекомых и ждал, пока они перестанут. Но так легко я не отделался. Они били меня, пока я не перестал защищаться, кричать и шевелиться. Что случилось довольно скоро – кажется, я разочаровал их. Тогда они несколько раз ударили меня по спине гитарой, разбив инструмент вдребезги. Так же, как мою душу и мою гордость.
Пока они хохотали, один нагнулся и рывком сорвал у меня с шеи медальон. Я остался лежать в темноте грязного переулка, в окружении