Следом за половцами воеводы Яруна в бой вступил Даниил Волынский, которого поддержали курская и луцкая дружины, — подняв меч, молодой князь летел впереди своих гридней и первым врубился в ряды монголов. Слаженный напор русских тяжелых копейщиков разнес передние ряды нукеров и отбросил назад остальные, которые стали прогибаться под этим страшным таранным ударом. Даниил продолжал наращивать натиск, в бой вступил пеший полк, и монголы дрогнули, а затем начали поспешно отступать. Князья повели свои дружины вперед, но новые вражеские отряды преградили им путь, движение застопорилось, а потом остановилось вовсе, поскольку русское воинство увязло в страшной рукопашной схватке. Между тем в сражение вступали полки Мстислава Удатного, и перевес вновь начал клониться в сторону русских — под дружным напором галицкой дружины и пеших воинов монголы вновь попятились. Князь Мстислав лично вел гридней в атаку, он яростно рубился с монголами под черным с золотом знаменем, и ему казалось, что стоит сделать последнее усилие, и враг будет сломлен окончательно. Удатный отчаянно бросался вперед, ведя за собой дружину, немало нукеров полегло от его страшного боевого топора, но противник по-прежнему сражался крепко и не желал уступать. Тысячи всадников носились по степи, вступая в отчаянные схватки, и яростно рубили друг друга мечами и саблями, монгольские нукеры волной накатывались на строй пешей рати, стараясь его развалить на несколько частей, но пешцы мужественно отбивались топорами и рогатинами. Битва явно затягивалась, и у князя появилось нехорошее предчувствие, что его собственных сил может для разгрома неприятеля и не хватить. Но пока Удатный решал, как ему поступить в этом сложном положении, ситуация на поле битвы внезапно изменилась.

* * *

Когда Мстислав Киевский и Мстислав Черниговский узнали о поступке Мстислава Удатного, то возмущение, которое их охватило, было одинаковым, а вот действия — полностью противоположные. Если черниговский князь велел своим войскам снаряжаться для битвы и спешно переходить Калку, то киевский князь поступил наоборот — велев киевлянам готовиться к сражению, он одновременно распорядился еще больше укрепить холм, на котором стоял лагерем, и сделать как можно больше запасов воды. Мстислава Романовича терзали нехорошие предчувствия, он считал, что перед тем, как идти на другой берег и вступать в бой, надо послать дозорных, чтобы разведали обстановку, а не соваться вперед как слепые котята. Киевский князь догадывался, что утренняя авантюра Удатного добром не кончится, и старался просчитать возможные варианты дальнейшего развития событий. Глядя с вершины холма на собирающихся переходить Калку черниговцев и прислушиваясь к далекому гулу сражения, он все больше убеждался в том, что единственным правильным решением будет оставаться на своих укрепленных позициях — а там как бог даст!

* * *

Субудай и Джебе-нойон применили тактику, которая была стара как мир, — измотав длительным и яростным боем русско-половецкую рать, они заманили ее подальше от Калки, а затем обошли свежими тысячами фланги и одновременно ударили справа и слева. Используя численное преимущество на направлении главного удара, они тем самым сразу же решили исход великой битвы в степи. Половцы, атакованные во фланг и с фронта, не выдержали этого одновременного удара и сразу же обратились в беспорядочное бегство, все круша и сминая на своем пути. Пешая волынская рать была опрокинута и рассеяна этим неудержимым натиском обезумевших людей и коней, а конные княжеские дружины приведены в расстройство. Отчаянно сражающиеся гридни не только отражали монгольский натиск, но и уклонялись от лавины убегающих половцев, которые мчались не разбирая дороги. В самом начале сражения князь Даниил был тяжело ранен — вражеское копье пробило панцирь и вонзилось в грудь, но в азарте боя он этого даже не заметил. Теперь, после жестокой сечи, князь изнемогал под натиском наседающих на него врагов, и трудно сказать, чем бы все это закончилось, если бы ему на помощь не пришел луцкий князь Мстислав Немой. Прорубившись с гриднями к раненому родственнику, Немой буквально вырвал его из вражеского кольца и стал уходить в сторону Калки, одновременно стараясь не попасть под копыта убегающей половецкой конницы. Достигнув реки, истомленный жаждой Даниил захотел пить, и только тут ему стало совсем худо — телохранители подхватили своего князя и, окружив со всех сторон, помчались прочь от Калки, по направлению к Днепру.

А Мстислав Удатный так и не понял, откуда у него на флангах взялись свежие монгольские тысячи, которые обошли его рать и ударили с трех сторон. Часть опытных дружинников вовремя заметила новую опасность и успела повернуться к врагу лицом, но не привыкшие к подобным маневрам пешие ратники дрогнули и, бросая щиты и стяги, начали быстро пятиться назад, в сторону Калки. Князь Мстислав в окружении телохранителей метался вдоль строя, пытаясь удержать своих людей от беспорядочного бегства, раз за разом он врубался в плотные монгольские ряды, надеясь остановить страшный вражеский напор, но все было тщетно — враг давил, и галицкие полки медленно отступали назад. А когда неистовый воитель увидел, как у него в тылу промчалась обезумевшая от страха лавина половецких всадников, а затем уходящего с поля боя истекающего кровью Даниила, то он понял, что битва проиграна и надо уводить своих людей. Уцелевшие галицкие воины двинулись к Калке и тут попали под сокрушительный удар тяжелой монгольской конницы, которая преследовала половцев и остатки волынской, курской и луцкой дружин. Пешая рать была опрокинута, а строй дружины разбит, бешеный натиск раскидал гридней в разные стороны, и Мстислав Удатный понял — настало время спасать свою жизнь.

* * *

Мстислав Черниговский стоял под стягом и наблюдал за тем, как его полки и дружина переходят через речку — часть войск уже переправилась, часть переходила Калку вброд, а часть еще толпилась на противоположном берегу. Внезапно до его слуха донесся грохот тысяч копыт и дикий рев обезумевших от страха людей — обернувшись, Мстислав Святославич с ужасом увидел лавину половецких всадников, которая мчалась прямо на него. Половцы на полном скаку вломились в черниговские ряды, и вся эта масса людей и коней опрокинулась в Калку. В эту кашу с разгона влетела монгольская конница, и воды реки сразу же окрасились кровью — нукеры рубили направо и налево, стремясь как можно скорее выбраться на другой берег, где спешно снаряжались для боя остальные русские дружины. Стоявшие на противоположном берегу черниговцы видели, как были уничтожены их полки и затоптаны копытами князья, — побросав стяги, копья и щиты, они обратились в бегство. Монгольские всадники уже выскочили на берег и ринулись рубить беглецов, а основные силы Субудая и Джебе прямо по телам зарубленных, задавленных и растоптанных врагов, как по мосту, уже переходили текущую кровью Калку. Мстислав Киевский с ужасом смотрел на то, что творилось внизу, но поделать ничего не мог — стоило спуститься с холма, и вся эта лавина просто-напросто смела бы его войско. А потому и оставалось, что только стоять и наблюдать, как монголы безжалостно секли беглецов и как мощным и слаженным натиском одну за другой опрокидывали вступающие с ними в бой поодиночке дружины. У подножия холма, где засели киевляне, монголы разделились на две части — одна из них бросилась к Днепру преследовать отступающих, чтобы не дать им перевести дух и снова собраться с силами, а другая сплошной лентой стала обтекать укрепленный холм. И Мстислав Романович понял, что теперь пробил и его час.