Она продолжила болтовню, как заправская сплетница. Потом ее словно какая-то муха укусила, и она резко вскочила:

— Я тебя покидаю, Эбби и Джек ждут.

Она уже открывала входную дверь.

— Погоди, ты забыла сигареты.

— Оставь себе, это контрабанда, у меня джентльменское соглашение с докерами, — подмигнула она.

— Ты же не пойдешь пешком, уже совсем темно. Давай подвезу!

— Да брось ты! Небольшая зарядка моим ляжкам не повредит. До завтра!

Назавтра Джудит пришла, как и обещала. Потом послезавтра. Это был третий день оккупации моего личного пространства. Удивительно, но ее присутствие не давило на психику. Она меня веселила. Вызов был у Джудит в крови. Она подчеркивала свои формы, достойные итальянской звезды, и, едва раскрыв рот, ругалась как извозчик. Абсолютно взрывной коктейль. Она потчевала меня цветистыми рассказами о своих запутанных любовных историях. Вообще-то она ничего не боялась и была совершенно уверена в себе, однако первый попавшийся красавчик неизменно ловил ее на крючок. Стоило появиться на горизонте очередному «скверному парню» — и она пропала.

Этим вечером она осталась у меня на ужин. Ела за четверых и пила как крепкий мужик.

— Мы тут одни, не возражаешь? — спросила она, расстегивая джинсы.

Я открыла дверь собаке, требовавшей положенную вечернюю прогулку.

— Почему брат оставил тебе своего бобика?

— За мной был должок.

Она взглянула на меня с подозрением. Я сделала вид, что ничего не заметила, и уселась на диван, подогнув ноги.

— Эдвард всегда был таким? — неожиданно для самой себя спросила я.

— «Таким»? Что ты имеешь в виду? — переспросила она, обозначив пальцами кавычки.

— Таким мужланом, дикарем, молчуном…

— А, ты об этом? Да, всегда. Мерзкий характер с детства.

— Ну и ну, остается пожалеть ваших родителей.

— Эбби тебе ничего не рассказала? Нас воспитали они с Джеком. Наша мать умерла, рожая меня, Эдварду было тогда шесть лет. Отец не хотел нами заниматься и отдал дяде и тете.

— Очень сочувствую.

— Не надо, не сочувствуй. У меня были чудесные родители, и я ни в чем не нуждалась. Я никогда не назову себя сиротой.

— Вы не жили с отцом?

— Время от времени мы проводили с ним по нескольку дней, если он соблаговолит пропустить работу. Но это был ад. Из-за Эдварда.

— Он не радовался встрече с отцом?

— Нет, он считает, что родители нас бросили. И злится за это на целый свет. Несмотря на то что он восхищался папой, стоило им оказаться в одной комнате, как атмосфера немедленно накалялась.

— С какой стати?

— У Эдварда один в один папин характер. Поэтому между ними все время проскакивали искры. Они не могли не орать друг на друга.

— А ты оказывалась между ними?

— Ну да, можешь себе представить обстановочку.

— Конфликт длится по сей день?

— Папа умер.

— Ой…

— Вот так вот, мы постоянно огребаем.

Она коротко хохотнула, закурила и несколько мгновений смотрела в пространство, после чего продолжила:

— Они грызлись до самого конца, но Эдвард оставался с отцом все время, пока тот болел. Часами сидел у его постели. Думаю, они разобрались со своими отношениями. Никогда не узнаю, что они друг другу сказали. Эдвард отказывается об этом говорить, он только заверил меня, что папа ушел спокойно.

— Сколько вам тогда было?

— Мне — шестнадцать, Эдварду двадцать два. Он сразу заявил, что теперь он — глава семьи и должен меня обеспечивать. Эбби и Джек не могли ничего сделать, он забрал меня, и мы вместе переехали.

— А как он со всем справлялся?

— Понятия не имею, он учился, работал и заботился обо мне. С годами он выковал себе панцирь, защищающий его от всего и от всех.

— У него нет друзей?

— Всего несколько, и он их тщательно отбирал. Он не в состоянии кому-либо доверять. Уверен, что его предадут или бросят. Он научил меня справляться со всем самостоятельно, ни на кого не рассчитывая. Он всегда защищал меня и легко пускал в ход кулаки, когда в моем окружении попадался парень, с его точки зрения, излишне предприимчивый.

— Он вспыльчивый?

— Скорее нет, дерется, только если его достанут, — словом, из тех, кого нужно довести до предела.

— Похоже, именно это я и сделала, — пробормотала я.

Она поглядела на меня, прищурившись:

— Но ты же не боишься его?

— Не знаю, он ужасно ведет себя со мной.

Она расхохоталась.

— Ты для него, конечно, как бельмо на глазу, но не беспокойся, он человек принципов. Один из них — на женщину никогда нельзя поднимать руку. Он скорее из тех, кто всегда придет на помощь попавшей в беду барышне.

— С трудом представляю, что человек, о котором ты говоришь, — мой сосед.

Накануне своего отъезда в Дублин Джудит присоединилась к нашей с Постменом Пэтом ежедневной прогулке. Мы сидели на песке. Она снова попыталась узнать обо мне побольше.

— Ты что-то скрываешь. Что ты здесь делаешь? Не могу смириться с тем, что ни Эбби, ни мне не удалось ничего выпытать.

— Потому что нечего выпытывать. Уверяю тебя, в моей жизни ничего интересного.

Я отправилась на поиски Постмена Пэта. Он снова ухитрился сбежать. Я помчалась к коттеджам. Мне всегда было страшно, что его собьет машина или, что еще хуже, Эдвард вернется и увидит, как его собака носится где попало.

Я поймала его и тянула за ошейник, пытаясь вернуть на пляж. В этот момент к коттеджам подъехал внедорожник Эдварда. Мне хотелось наглядно доказать, что я пользуюсь у пса авторитетом, и я надежно удерживала его, не отпуская, пока к нам не подойдет хозяин. Пес устроил ему бурный прием, а Эдвард сверлил меня взглядом. Так мы и стояли, меряясь взглядами, а собака носилась от одного к другому.

Раздался пронзительный вопль. К нам летела Джудит. Она подпрыгнула и повисла на шее брата. Мне показалось, что я поймала на его лице намек на улыбку. Наконец она отпустила Эдварда. Чтобы тут же схватить за подбородок и, нахмурив брови, всмотреться в него.

— Паршиво выглядишь.

— Прекрати.

Он высвободился и повернулся ко мне:

— Спасибо за собаку.

— Не за что.

Джудит захлопала в ладоши и повернулась к нам, переводя взгляд с меня на него.

— Вот это, блин, беседа! Эдвард, тебе удалось произнести больше двух слов подряд. А ты, Диана, обычно более разговорчива.