— Какая же такая надобность у тебя была вчера, например, когда ты напал с шайкой на нашу телегу?

— И никакой шайки я не знаю, и никакого нападения-то не было… Так просто подошел попросить, чтоб подвезли. А на меня вдруг как накинутся… Я думал — разбойники!

— Вот как! Притомился, значит, по дороженьке, подломились резвы ноженьки, захотелось подъехать… А на него, бедного, нападают, как на какого-то разбойника… Ведь так?

Неуловимая не то улыбка, не то гримаса пробежала по лицу допрашиваемого. Он опять скользнул по мне взглядом, пожал плечами и произнес:

— Именно-с так!

Наступило молчание. Преступник стоял и глядел в угол. А я злорадно думал:

«Постой же, вот я тебе покажу „забыл“, мерзавец. Вот я тебя ошпарю».

Я вдруг встал и решительно выпрямился.

— А ну-ка, Митрич, погляди на меня хорошенько! Не узнаешь ли? — внушительно проговорил я, отчеканивая каждое слово.

Допрашиваемый как-то вздрогнул и взглянул на меня широко открытыми глазами.

— Не могу знать, ваше благородие, — быстро проговорил он.

— Но ведь ты — Митрич? — спросил я.

Глаза у него забегали. Он попробовал усмехнуться, но усмешка вышла какая-то кривая.

— Что ж! Пускай, по-вашему, буду и Митрич, ежели вам угодно, вам лучше знать… — начал говорить он.

— Да-да! Именно мне лучше знать! Погляди-ка внимательней…

Митрич вскинул на меня уже смущенный и недоумевающий взгляд.

— Не могу припомнить! — проговорил он.

— Ну, так я тебе помогу припомнить. Где ты был ночью пятнадцатого августа, в самый праздник Успенья Пресвятой Богородицы?

— В гостях у товарища!

— Не греши и не ври, мерзавец! — проговорил я грозно. — Не в гостях, а с топором на большой дороге провел ты этот великий праздник. Свой престольный праздник, — подчеркнул я.

Митрич изумленно смотрел на меня и начал бледнеть. А я, не давая ему опомниться, продолжал:

— Разбойником, кровопийцей засел ты на большой дороге, чтобы грабить и убивать. Как самый последний негодяй и самая жестокая бессмысленная скотина бросился ты на безоружного одинокого человека с топором! Только потому человека не убил, что «не хотелось в такой праздник рук марать», — сказал я, не спуская с него глаз и отчеканивая каждое слово.

— Да неужто это были вы, ваше благородие? — почти со страхом произнес Митрич, отступая шаг назад.

— Ага! Узнал небось!

Митрич бросился на колени.

— Мой… Наш грех! Простите! — пробормотал он.

Вижу я, что надо ковать железо, пока горячо.

— Ну, а ограбленная и избитая чухонка, ведь тоже дело ваших рук? Да говори смело и прямо, ведь я все знаю. Признаешься — тебе же лучше будет!

— Повинны и в этом! — хмуро проговорил все еще не пришедший в себя Митрич.

Шаг за шагом мне удалось выпытать у него о всех грабежах этой шайки. Грабили большей частью проезжающих чухонцев, которые, вообще говоря, даже не жаловались на эти грабежи.

— Почему так?

— Да видите, ваше благородие, они думали, что мы всамделишные черти! — пояснил Митрич.

Я вспомнил об этом маскараде и потребовал дальнейших объяснений.

— Да, правду говорить, ваше благородие, не хотелось нам напрасно кровь проливать. Нам бы только запужать насмерть, чтоб потом в полицию не доносили. Ведь на нечистую силу не пойдешь квартальному заявлять! Ну вот для этого самого и комедь играли.

— И доигрались до арестантских рот! Эх вы… Бедные черти!

Меня заинтересовал еще один вопрос.

— Но ведь со мной-то вы не комедь играли? Ведь действительно убить собирались?

Митрич почесал за ухом.

— Да оно, того… Сумнительно нам стало… — проговорил он нерешительно.

— Какие такие сомнения?

— Да, видите, перво-наперво, ваше благородие, у вас много денег было, не то что чухна копеечная. А потом часы значит, цепочка. Человек, видно, богатый, и распознал, что не черти, а просто…

— Разбойники! — докончил я за него, видя его затруднение. — Значит, если бы не праздник, то капут?

Митрич отвел глаза в сторону и замолчал.

Благодаря показаниям Митрича дело разъяснилось быстро. Личности задержанных были установлены. В тот же день был арестован и четвертый из «чертей».

Это были уволенные в запас. По окончании службы они, промотав бывшие у них на дорогу деньги, решили попытать счастья на большой дороге и вернуться на родину с «капиталами». Не попадись они на последнем деле, их нелегко было бы разыскать, так как они уже решили не откладывать более отъезда. На долю каждого приходилось по шестьдесят рублей, и они решили этой суммой удовольствоваться.

Из вещей, отобранных у меня «чертями», удалось все же разыскать часы с цепочкой, перешедшие чуть ли не в шестые руки… Знакомые, видя эти часы, смеялись и говорили, что я достал их из ада, куда утащили их было «парголовские черти».

Что ж, каковы черти, таков и ад!

* * *

Как видите, представление о том, что такое физический, животный страх, после этого случая я имею. Но этот страх я испытал не при исполнении обязанностей…

В заключение же скажу одно. Не дай Бог никому испытать такой страх. Скверное состояние!

Октябрьская ночь. У подножия старой царскосельской этапной тюрьмы мерно шагает часовой. Осенний ветер свистит между постройками, перебрасывается на стоящий почти рядом с тюрьмой лес и гуляет по его шелестящим верхушкам. Темень такая, что даже привыкший уже к ней глаз часового еле-еле разбирает невысокий деревянный забор, которым окружена тюрьма.

Вдруг сквозь шум и завывание ветра послышался какой-то шорох и удар, как будто из окна тюрьмы свалился на землю мешок с песком. Затем раздался шум и треск у ограды. Часовой напряженно всматривался в темноту и вдруг увидел, как над забором поднялась темная фигура, готовясь перепрыгнуть через него. «Побег!» Часовой вскинул ружье и выстрелил.

Тюрьма оживилась, забили тревогу.

— Арестант сбежал! — отчаянно прокричал часовой.

Дежурный офицер немедленно снарядил отряд из десяти человек для поимки арестанта, скрывшегося в лесу, до которого было от тюрьмы всего-то сажень двести. Темнота ночи покровительствовала беглецу. Солдаты вернулись обратно и доложили начальству, что поиски их успехом не увенчались…

* * *

Я в то время был приставом и о побеге узнал из официальной бумаги, где было сказано, что в ночь с такого-то на такое-то из такой-то тюрьмы бежал опасный преступник Яков Григорьев, дезертир. Мне предписывалось его разыскать и арестовать.