Оскудевший в военное время зоопарк продолжал действовать как сложный живой механизм, в котором один разболтавшийся шуруп или растянутый привод мог стать причиной катастрофы, и директор зоопарка не мог оставить без внимания ни ржавый болт, ни простуженную обезьянку, не мог забыть запереть вольер или не утеплить его, не заметить спутанной бороды у зубра. А во время шторма, дождя или мороза ко всему этому относились еще более серьезно.

Как теперь не хватало всех этих женщин, которые обычно сгребали палые листья, мужчин, которые утепляли соломой крыши и стены конюшен, садовников, укрывавших на зиму розы и декоративные кусты. Остальные помощники в синей униформе закладывали в погреба свеклу, лук и морковь, ворошили вилами силос, чтобы у зимующих животных было много витаминов (слово, придуманное в 1912 году польским биохимиком Казимиром Функом). Амбары обычно были набиты сеном под самую крышу, кладовые и чуланы ломились от овса, муки, гречки, подсолнечника, тыкв, муравьиных яиц и прочих жизненно необходимых припасов. Грузовики подвозили уголь и кокс, слесари чинили сломанные инструменты, плели проволоку и смазывали замки. В столярной мастерской занимались ремонтом заборов, столов, скамеек и полок, мастерили двери и оконные рамы для новых зданий, которые появятся весной, когда почва оттает.

Антонина и Ян в этот период обычно занимались бюджетом на следующий год, дожидаясь прибытия новых животных, и готовили бухгалтерские отчеты для городской администрации, которая находилась в здании с видом на реку и строения Старого города с островерхими крышами. Информационный отдел устраивал интервью и концерты, в лабораториях научные работники проводили опыты.

Мертвый сезон всегда был непростым временем, тем не менее он давал возможность уйти в закрытый, защищенный мир, с хорошо набитыми кладовыми, четким распределением припасов и верой в собственные силы. Война уничтожила все это.

– Разбитый город старается накормить своих животных, – обрадовала Яна Антонина однажды утром, услышав стук копыт, а затем и увидев два фургона, которые въехали в ворота, нагруженных остатками фруктов и овощей, какие удалось выгрести из кухонь ресторанов и домов. – По крайней мере, мы не одиноки.

– Да. Варшавяне знают, как важно сохранить индивидуальность, – отвечал Ян, – все те составляющие жизни, которые возвышают и облагораживают личность, и зоопарк, по счастью, входит в их число.

Почва ушла из-под ног Антонины, когда она узнала, что оккупационное правительство решило перевести столицу в Краков, подчеркнув, что Варшава, как город областной, больше не нуждается в зоопарке. Все, что ей оставалось, писала Антонина, это дожидаться ликвидации; это мерзкое слово подразумевало исчезновение существ, которые для их семьи были индивидуумами, а не просто общей массой шкур, крыльев и копыт.

На вилле остались только Антонина, Ян и Рысь, почти без еды, которую было невозможно достать ни за какие деньги, почти без денег и без работы. Антонина каждый день сама пекла хлеб, полагаясь лишь на овощи со своего огорода и заготовки из тушек грачей и ворон, а также грибов и ягод. Друзья и родственники из окрестных деревушек время от времени присылали продукты, порой даже бекон и сливочное масло – невиданная роскошь для опустошенного города, кроме того, человек, который до войны поставлял в зоопарк корм для лошадей, теперь иногда привозил им немного мяса.

Однажды, в конце сентября, перед их парадной дверью появился знакомый в немецкой форме, старый охранник из Берлинского зоопарка.

– Меня направил к вам лично директор Лутц Гек, чтобы передать вам привет и сообщение, – произнес он официальным тоном. – Он хочет предложить вам свою помощь и ждет ответа.

Антонина и Ян удивленно переглянулись, не зная, что на это отвечать. Они были знакомы с Лутцем Геком по ежегодным встречам в Международной ассоциации директоров зоопарков, маленькой группки альтруистов, прагматиков, проповедников и прохвостов. В начале двадцатого века существовало две основных концепции, как содержать в неволе экзотических животных. Одни считали, что необходимо создавать естественные условия, воспроизводить ландшафт и климат, родной для каждой особи. Ревностными сторонниками этого подхода были профессор Людвиг Гек из Берлинского зоопарка и его старший сын Лутц Гек. Противоположная точка зрения заключалась в том, что экзотические животные, предоставленные сами себе, адаптируются к новым условиям независимо от того, где расположен зоопарк. Во главе этого противоборствующего лагеря стоял младший сын профессора Гека, Хайнц, директор Мюнхенского зоопарка[15]. Находясь под влиянием Геков, Варшавский зоопарк помогал животным акклиматизироваться и в то же время обеспечивал условия содержания, близкие к естественным. Это был первый в Польше зоопарк, где животные не ютились в тесных клетках, – наоборот, Ян старался приспособить каждый вольер под животное, по возможности во всей полноте воссоздавая условия жизни в дикой природе. Зоопарк также мог похвастаться хорошим запасом природной воды (из артезианских скважин), сложной дренажной системой и обученным и преданным персоналом.

На ежегодных встречах два подхода периодически сталкивались, тем не менее все великолепно справлялись с содержанием своих зоопарков, у всех были одни и те же заботы и страсти, и потому, несмотря на языковые барьеры, побеждало интуитивное желание сохранить мир и поделиться мудростью. Кроме Яна, никто из директоров не говорил по-польски, Ян не очень хорошо владел немецким, Антонина говорила по-польски, немного по-русски, по-французски и по-немецки. В итоге родился некий вид эсперанто[16] (польское изобретение), основанный главным образом на немецком и английском, подкрепленный фотографиями, собственными рисунками, имитацией голосов животных и пантомимой. Ежегодные собрания проходили как дружеские встречи, и, будучи женой самого молодого директора зоопарка, Антонина очаровывала всех своим умом и миловидностью, Яна же считали энергичным и преданным своему делу директором, зоопарк которого процветал и мог похвастать молодняком у редких зверей.

Гек всегда относился к Жабинским очень тепло, в особенности к Антонине. Однако, и возглавляя зоопарк, и теперь, уйдя в политику, он был одержим идеей хорошей крови, в том числе арийской. До них доходили слухи, что он сделался убежденным и влиятельным нацистом и его компаньоны по охоте, а также частые гости в его доме – рейхсмаршал Герман Геринг и министр пропаганды Йозеф Геббельс.

– Мы признательны профессору Геку за его предложение, – вежливо ответила Антонина. – Пожалуйста, поблагодарите его и передайте, что в помощи мы не нуждаемся, поскольку зоопарк подлежит ликвидации.