А вообще вуп далеко не всегда себя в зеркале видит, я уже говорил. Лик существа без души безобразен даже для него самого. Поэтому мы плохо отражаемся. Сфотографироваться – это пожалуйста, сколько угодно, а в зеркале… А ты все равно смотри, советуют душебилдеры. И увидишь.

Костромина тоже все время истории рассказывает. Вот одна девочка у них в секции смотрела-смотрела – и увидела. А один старый вуп из Китая поместил себя в зеркальную комнату – куда не взглянешь – везде зеркала. Просидел в ней год – и научился себя определять. Метода, конечно, интересная, наверное, правильная, но год сидеть в зеркальной камере…

Я бы не высидел.

А кроме билдеров есть еще и прощенцы. Вот как мой дед, например. Он тоже считает, что наши души не пропали совсем. То есть Господь не испепелил их без остатка, а просто изъял на время. Потому что даже Он не в силах уничтожить душу, на это только сами мы способны. Изъял и поместил в особое хранилище вроде карантина – отсюда и бессмертие, а не из-за каких-то там дурацких микробов. И что рано или поздно Он нас простит. Люди ведь простили. А он их сваял по своему образу и подобию. К тому же именно на нас конкретно вины не так уж и много, мы все послерожденные, а значит, шанс есть. Надо только подождать. Ну и, конечно, не умножать зло. Оставить все как есть, ничего не делать, засесть в капсулы с кислотой и ждать, ждать. И рано или поздно прощение снизойдет. Свет рассеет тьму, воссияет солнце и все такое, мы выйдем из капсул, и все станет как раньше…

Я вот больше соулбилдерам почему-то верю.

Есть еще охотники. Они вроде как на Погробиньского охотятся, на того самого, что открыл про€клятый склеп и был первым укушенным, от него и началось все падение. По преданию, сам носферату, разбуженный в склепе, был настолько древен, что не смог даже подняться на ноги, захлебнулся кровью и разложился в ржавую слизь, передав тем самым всю свою силу и все свое проклятие Погробиньскому, и тот стал первым. А когда первый будет повержен, то все пойдет по-старому – если верить легенде. Старые вупы обратятся в прах, молодые станут людьми.

Я лично в это не верю. Сама история какая-то… Неправдивая. И потом, столько лет прошло, столетия, можно сказать, этого Погробиньского уже бы сорок раз отыскали и вбили бы ему осину промеж глаз. Но не нашли. А значит, не все так просто. Нельзя вернуть душу, вогнав серебряный кол в бледный лоб. Никакого прощения от этого не приключится.

Ну, и практицисты. Технари. Эти похожи на соулбилдеров, но верят в прощение. Они считают, что его надо заслужить делами. Восстанавливают церкви, наводят порядок везде, животных разводят и в леса выпускают, океаны очищают, людям помогают. Короче, надо работать, не сидеть сложа руки, не впадать в уныние – и все наладится. Они и в правительстве у нас, и в школе, и в хозяйстве. Так что мы все, в общем-то, практицисты. Работаем понемногу, стараемся, как получается.

Ждем.

Я сунул в заветный карман «Душ на даче» и увидел еще книгу.

Без обложки.

Это меня заинтриговало. Обычно у нас все книги в обложках – выкидывали ведь сразу из книжных магазинов и библиотек, времени отрывать обложки не было. А если книга попадается без обложки, то наверняка из чьей-то личной библиотеки.

Книжка была древняя совсем, бумага желтая и плотная, и буквы странные, толстенькие и с закорючками на конце. Но понятно все, читаемо. Про каких-то ламий. Кто такие ламии, я не представлял, мне почему-то показалось, что это что-то из области животноводства.

Я немного полистал – на каждой страничке внизу звездочка, наверху крестик с петелькой. Почитал немного.

«…обращения надлежит проделывать следующее:

– растираться мазью из икры золотистого тритона;

– пить сырую воду с надгробий праведников;

– питаться постепенно, чередуя длительные периоды глада с такими же по длительности периодами, когда потреблять следует лишь сушеных комаров, помет нетопырей и шерсть черного волка…»

Дальше страница была залита чернилами, причем так густо и старательно, что прочесть уничтоженное не представлялось возможным, только снизу было разборчиво:

«…условием же обратного обращения являются…»

Клякса. Жирная. Дальше.

«Ибо сила и душа живет в клыках, и их надлежит…»

Кажется, книжка была все-таки не про животноводство. Я собирался полистать дальше, но тут появилась тень.

– Что вы тут копаетесь? – послышалось сверху.

Я спрятал книгу, задрал голову.

Инга Сестрогоньевна Волошина, завуч, серьезная женщина.

– Что ты там прячешь? – спросила она.

– Книжку, – ответил я.

– Книжку, говоришь… А ну-ка, ползи сюда. С книжкой.

Я взял книжку в зубы и взобрался по лестнице, выскочил из цилиндра, предстал перед Волошиной.

Волошина была старым, опытным вупырем, работала в школе уже, наверное, лет семьдесят и являлась большим знатоком детских душ. Я ее побаивался. Да ее все побаивались. Вот и сейчас она посмотрела на меня сквозь длинные, поразительно бархатные для ее возраста искусственные ресницы и спросила:

– Какая у тебя там, говоришь, книжка?

– Книжка-то? Про животных. Как содержать, как кормить… Вот… «Вервольфы Зари».

– «Вервольфы Зари»? Ну-ка…

Я протянул ей книжку, но она оказалась в руках у Волошиной еще раньше, завуч ее уже листала и сомнительно хмыкала, пощелкивая ногтями.

– «Вервольфы Зари», значит… Так… Так, Поленов… Много прочитал?

– Да нет, немного. Там про животных…

– А где Костромина? Вы же вместе работаете?

– У нее комбез порвался, – соврал я, – она за новым побежала, переодеться…

– Что вы за дети… – поморщилась Волошина. – Спецодежда на вас как горит…

– Мы не виноваты, – развел я руками. – Я давно говорил, что комбинезоны нужны кольчужные…

– Кольчужные… Послушай, Поленов, а ты книги воруешь? – спросила вдруг Инга Сестрогоньевна.

Я растерялся, что ответить, не знал, Инга Сестрогоньевна же посмотрела на меня с разыскательским прищуром.

Да у нас все воруют, подумаешь, секрет.

– Воруешь, признайся, – продолжала наседать она.

– Да ничего я не ворую, – вяло отнекивался я.

– Хорошо, если только воруешь, – вздохнула завуч. – Тут многие воруют, все, наверное. В лавке меняют на правильную литературу. Но если вот ты еще стихи читаешь…

– Я не читаю, – перебил я. – Поганое читать запрещено, все об этом знают.

– Да, запрещено… – Завуч понюхала воздух. – Действительно…

– Я что, дурак? – спросил я. – В аут выпасть не хочу, у меня семья.

– Семья – это хорошо, – сказала Инга Сестрогоньевна. – Семья – это основа.