он не любил принципиально, ссылаясь на некий богатый жизненный опыт. Поэтому расписывали пулю обычно на анекдоты или житейские байки на общую потеху. Так Вадик и услышал одну занимательную историю из жизни вечного студента, к случаю вспомнившуюся ему сегодня…

Была зима. Снежная и довольно холодная даже по меркам средней полосы России. Горячий южный человек Сосо в ту пору подрабатывал ночным сторожем. В зоопарке. Зарплату там платили достойную, режимом особо не жали, да и крепкий хозяйственник градоначальник ко всяким зверюшкам вообще, а к зоосадовским в частности благоволил.

Обходя заведение, Сосо опорожнил наполовину заветную фляжку любимого коньяка «Греми» и начал подумывать, где бы устроиться покемарить, поскольку в сторожке, как на грех, его коллега решил уединиться с кем-то из запорхнувших на огонек и тепло электрокотла представительниц прекрасного пола – сегодня была его очередь. Оставшиеся варианты не сильно нравились. У кошек – воняет. У обезьян – шумно, что днем, что ночью. В любимом аквариуме – профилактика, как бы не побить там колбы-склянки всякие и прочие стекла… Так нелегкая занесла Сосо в серпентарий. К змеям. Ну а что? Тепло, тихо. Диванчик даже есть, кожаный, надежный, середины прошлого века…

Одним словом, устроился он там вполне сносно. Допил под чурчхелу вторую половину живительного напитка, свет везде притушил, только лампочки подсветки в вольерах горят, да и залег на боковую.

Сколько ему удалось поспать – история умалчивает. Но той ночью вдруг приснилась Сосо старушенция из заслуженных зоопарковских ветеранов с ее невинным рассказом о пропавшем без вести пару лет назад здоровенном щитоморднике. И испарилась сия гадючина как раз из дальнего вольера в этом зале…

Проснулся наш бедняга в холодном поту, окруженный со всех сторон шипящими эфами, гюрзами, гремучниками, кобрами и прочими смертельно ядовитыми гадами. Причем накативший страх был такой силы, что буквально парализовал его: ни рукой пошевелить, ни голову повернуть. А шипение-то и вправду доносилось со всех сторон нешуточное. Кто знает, что в эту ночь побеспокоило зубастых чешуйчатых, может быть, раскатистый храп незадачливого сторожа? Но как сам Сосо признался, такого ужаса он не испытывал никогда в жизни, не сразу и поняв, что подползающие к нему змеи – всего лишь плод его богатого воображения во сне. «До инфаркта или инсульта мнэ, наверна, минута-две оставалась…»

Сегодня, поймав на себе эти взгляды царских дядьев, Вадик внезапно по-настоящему осознал, что мог почувствовать тогда бедолага Сосо…

* * *

Едва лишь за последним из депутатов закрылись двери на лестницу, Николай, быстрым шагом пройдя через всю залу прямо к Вадиму, совершенно неожиданно для подавляющего большинства окружающих, за исключением разве что Дурново и Ширинкина, заявил:

– Ну что же, Михаил Лаврентьевич, я готов. Отец Иоанн только что прибыл. Просите же господина Лейкова включать все: мы начинаем, как и договорились.

После чего, подозвав к себе Фредерикса с Гессе, направился в Кавалерский зал.

И когда через четверть часа из подъезда Зимнего начали выходить первые представители рабочей депутации, над главными воротами дворца, взметнув облачко снежной пыли, распахнулись настежь балконные двери. Перед народом и войсками предстал государь император. Вместе с ним вышли отец Иоанн Кронштадтский и несколько молодых флигель-адъютантов. Николай был в светло-серой офицерской шинели с полковничьими погонами на плечах и легкой фуражке вместо подходящей по погоде зимней папахи.

От неожиданности толпа внизу нестройно ахнула и притихла. Этим неизбежным, но коротким моментом замешательства как самих рабочих, так и эсеровских провокаторов, находящихся среди них, необходимо было воспользоваться.

Быстро подойдя к решетке ограждения, на перилах которой были видны какие-то темные предметы, похожие на перевернутые бутылки, без всякой паузы, не дав народу времени опомниться, Николай заговорил. И над онемевшей от удивления площадью неожиданно для всех собравшихся там мощно и гулко прокатились многократно усиленные смонтированными на фасаде Зимнего дворца громкоговорителями его слова:

– Рабочие Санкт-Петербурга! Гвардейцы! Все русские люди, кто стоит сейчас здесь и слышит… К вам обращается ваш государь. Сегодня среди господ депутатов, прибывших к нам с перечнем прошений от имени рабочих столицы, подосланы были к нам двое убийц с револьверами. Они, слава богу, арестованы. А ваш государь, как видите, жив.

При этих словах со стороны огромной толпы, подобно единому вздоху, пронесся приглушенный ропот удивления и возмущения. И в ответ на него царь, немного возвысив голос, продолжил, четко рубя хлесткие фразы:

– Мы не верим, что вы, господа рабочие, верные подданные короны российской, могли замыслить сие подлое дело. Посему мы рассмотрели ваши просьбы. И не сочли эту манифестацию мятежным бунтарством во время войны. Сами разберитесь с господином Гапоном: как такое могло приключиться? Завтра, после дачи показаний следствию, он будет освобожден.

Обязательно спросите у него: что сталось бы с вами, с вашими чадами и домочадцами, приведенными им на эту площадь, ежели бы черное дело сегодня совершилось? Как бы ответили на цареубийство воины-гвардейцы? Понимаете ли, господа рабочие, что тогда ожидало бы вас? Армия обязана охранять порядок. Перед дворцом стоят пулеметы, а дальше – пушки с картечью…

С этими словами Николай указал жестом на шатры-палатки, стоящие вдоль дворцовых стен. Внизу раздалась команда: «Руби!» – и в тот же миг, почти одновременно, передние драпировки с них рухнули в снег, явив собравшимся восемь пулеметных расчетов со снаряженными «максимами» в положении «на изготовку».

Толпа качнулась, ахнула, загудела в замешательстве…

– Не беспокойтесь. Страшное уже позади. И для меня, и для вас… Но свершись цареубийство – это уже не беспорядки. Не манифестация. Немногие из вас ушли бы отсюда живыми… Или, может быть, так все и было задумано? Нам интересно: задумано кем? Ваши вожаки были заранее предупреждены, что вокруг дворца расположены войска, что провокаций допущено не будет. И теперь нам господин Гапон твердит, что он ничего не знал, не ведал… Нет этому человеку больше веры нашей! Нет. Отныне и впредь…

После этих слов император сделал многозначительную паузу. Над Дворцовой площадью повисла ватная, физически осязаемая тишина. Люди явно пребывали в шоке, не понимая, что же теперь им делать, а затесавшиеся среди них провокаторы не были готовы к такому развороту событий и не рискнули предпринять что-либо: сначала убойная своей логикой газета, а теперь неожиданная речь царя, не испугавшегося выйти к народу. Что такое огонь восьми пулеметов в упор, тоже было понятно. Их противник явно перехватил инициативу, а за безрассудную попытку прямо сейчас призвать народ к штурму дворца толпа может запросто забить, стоптать.

Убедившись, что вступление речи достигло должного эффекта и народ почти не дыша внемлет каждому слову, Николай решительно перешел к главному: