Эгрей был человеком будничным. Любое дело делал как умел — отнюдь не на пределе своих возможностей («выкладываться» вообще было не в его духе), без радости, равнодушно.

В Академии у него имелась цель. Сперва — жениться на Фейнне. Ему даже удалось немного вскружить ей голову. Но хорошо развитое чутье подсказывало Эгрею: даже забеременев от него, Фейнне не захочет связать с ним всю жизнь, потому что на самом деле не любит его.

И цель Эгрея изменилась. Ему сказали, что некий богатый землевладелец подыскивает себе управляющего. И что лучше всего для этой роли подходит он, Эгрей. Впрочем, у него есть соперник. Точнее, соперница. Некая девица по имени Софена. Она тоже претендует на это место.

Эгрею стоило немалых трудов устроить дуэль с нахалкой Софеной — да так, чтобы убить ее на вполне законных основаниях. После печальной истории ему пришлось покинуть Академию, о чем он, впрочем, не печалился: прямиком отправился к своему будущему нанимателю.

И... никакого управляющего там не ждали. И никакого запроса в Академию не посылали. Вообще — обо всей этой истории в поместье услышали впервые от самого Эгрея. Господин граф к нему даже не соизволил выйти, все разговоры вел камердинер.

И Эгрей, потоптавшись возле узорных ворот (внутрь его не пустили), отправился восвояси.

С удивлением он понял, что ему даже не досадно. Напротив, он поймал себя на том, что улыбается. О, он вполне оценил шутку! Им попросту воспользовались. И воспользовались именно для того, чтобы устранить Софену.

«Ай да магистр Даланн! — думал Эгрей, вспоминая даму-профессора, которая сообщила ему о вакансии и о конкурентке. — Ловко она это сделала! Остается, правда, еще один странный вопрос: для чего ей это понадобилось? Чем могла так навредить ей Софена?»

Да, вот это был вопрос.

Софена, которую Эгрей отправил в Серые миры недрогнувшей рукой, не представляла собой, по мнению большинства студентов, ровным счетом ничего интересного. Немного мужеподобная, но в целом — привлекательная особа. Мозги как у курицы. Самомнение размером со слона.

Она воображала себя «особенной», «избранной». В голове у нее постоянно шел «театр для себя». И в этом театре Софена, разумеется, играла главную роль — никем не признанной героини, которая, дайте только срок, покажет себя! Да так покажет, что мир содрогнется!

Она любила принимать воинственные позы и обожала ходить с оружием — никогда не пропускала уроков фехтования. Хотя фехтовала на удивление плохо. За такой-то срок могла бы и научиться.

Судебное разбирательство по поводу смерти Софены, которое проводили власти Коммарши, ни к чему не пришло. Постановили — несчастный случай.

И все в это, кажется, поверили.

Кроме разве что Элизахара. У того, разумеется, имелось собственное мнение насчет всего случившегося. И вот еще одна странность, над которой следовало бы хорошенько поразмыслить на досуге: почему-то Элизахар не поделился своими подозрениями ни с властями, которые его допрашивали как свидетеля дуэли, ни с остальными студентами. Спрашивается — почему? Не из симпатии к Эгрею — это уж точно.

Эгрей нашел себе работу в армии. И теперь выполнял ее. Ничего особенного. Никакой романтики. Чуть больше беготни, чем хотелось бы, но это можно пережить. И компания немного более шумная, чем мыслилось в идеале. Опять же, ничего страшного.

Он въехал в лес и тотчас стал добычей кровососущих насекомых. Они пробирались под воротник, жалили за ушами, находили малейшие зазоры в одежде и проникали туда. Лошадь непрерывно махала хвостом и трясла гривой.

Дорога спустилась к ручью, через который был переброшен старый, почерневший от времени и непогоды мостик. Гуденье насекомых сделалось просто оглушительным, а духота сгустилась так, что воздух, казалось, можно было резать здесь ножом.

Эгрей хмыкнул.

— Романтики — полная пазуха, — сказал он себе, убивая на шее сразу нескольких кровососов. — Аббану бы сюда. С ее дурацкими восторгами. Такое впечатление, что Гальен плохо удовлетворяет ее в постели. Не станет удовлетворенная женщина так визжать и подпрыгивать по каждому, самому ничтожному поводу.

На миг он задумался об Аббане, но сама мысль о том, чтобы очутиться в объятиях этой дамы, вызвала у него отвращение.

Наконец дорога пошла вверх, густой кустарник сменился более прозрачным лесом, и скоро Эгрей выбрался к господской усадьбе. Как он и ожидал, это был обширный старый дом, выстроенный в давние годы, когда семья наверняка была гораздо больше, нежели теперь.

Каждое поколение что-то добавляло к родительскому гнезду: кто лепил сбоку пристройку, кто устраивал в саду беседку (теперь почти совершенно развалившуюся), кто пытался разбить регулярный парк и даже возвел пару фонтанов (забитых сгнившими листьями и всяким мусором). Таким образом, дом одновременно и строился, и разваливался, и имел достаточно неприглядный вид.

И все же Эгрей остановился, чувствуя странную тоску, сосущую его сердце. Давным-давно он забыл о подобных эмоциях. Давным-давно он не испытывал ничего похожего.

Он понял, что ему хочется жить в этом доме.

Более того: ему страстно, почти до крика захотелось, чтобы именно в этом доме прошло его детство. Здесь имелось все, что необходимо ребенку: таинственные уголки, место для мечтаний и место для игр. Наверняка — старые слуги, знающие множество историй, большая часть из которых страшные. Наверняка — псарня, где большинство собак в силу избалованности и испорченности породы ни на что не годятся, только для того, чтобы играть с детьми. А еще здесь была — а может, и есть до сих пор — голубятня. И лошади. И простор, чтобы кататься. И речка для купания.

Быть свободным. Быть ребенком в этой усадьбе. Освободиться от запятнанности — ибо здесь, перед лицом этой дряхлой невинности, Эгрей обостренно ощущал себя испачканным в крови Софены. Избавиться от своих неинтересных мыслей. О чем он обычно думает? Выстраивает в строгую последовательность дела, которые ему предстоит совершить в ближайшее время, не более того. Никаких мечтаний — только планы.

Ему стоило больших усилий избавиться от внезапного потока чувств. Нет смысла думать о несбыточном. В определенной мере это бывает опасно. Стоит ослабить внимание — и внешний мир тотчас воспользуется твоей ошибкой.

Софена позволила себе жить в мире собственных фантазий — и поплатилась за это жизнью.

Эгрей отворил ворота — они не были заперты, — и его лошадь ступила на мощеную, наполовину заросшую травой дорожку старого тенистого сада.

* * *

Хозяин усадьбы звался Роол. Это был типичный мелкопоместный дворянин, спокойный и явно очень хорошо осознающий свое место. А место это было не из последних, хотя и далеко не из первых. Он не требовал, чтобы к нему обращались как к высокородному господину, но свое дворянство, несомненно, уважал — и не спустил бы неуважения никому, кем бы тот ни был.

Высокий, светловолосый, в простой одежде домашней выделки, он встретил посетителя на пороге.