По самодельным трафаретам активисты писали на домах дореволюционные названия улиц, а ортодоксы по ночам сцарапывали эти надписи. Из парка Павлика Морозова куда-то исчез памятник Павлику. Памятник Свердлову регулярно мазали красной краской; ходили слухи, что студенты хотят зацепить его тросом за трамвай и свалить. 16 июня 1989 года милиционеры робко растолкали толпу на панихиде на месте Ипатьевского дома – и это событие стало считаться последней акцией удушения свободы, на которую советская власть решилась в Свердловске. «Митинг-87» разрастался и ветвился: многие его участники заводили собственные гражданские объединения. А кончилось всё «винным бунтом».

Талоны на спиртное в Свердловске ввели 11 декабря 1989 года – и это было как удар народу под дых. 29 декабря, перед самыми праздниками, в гастрономе «Центральный» горожане маялись в огромной очереди за водкой и шампанским. Тут продавцы объявили, что товар закончился, приходите на будущий год. И тогда людей прорвало. Обозлённая толпа вывалилась на улицу и перекрыла трамвайное кольцо. Хвосты из трамваев протянулись от кольца на все четыре стороны.

«Винный бунт» 29 декабря 1989 года

В гущу бунта кинулся председатель горисполкома Юрий Новиков. Поскольку возле гастронома выступать ему было негде, он позвал людей на площадь перед университетом – и выступил с высокого крыльца УрГУ. Но мятежники не желали слушать оправданий, а желали ругать власть и потому двинулись по проспекту Ленина к Плотинке и далее на площадь 1905 года – как на демонстрациях.

Милиция хватала кое-кого из смутьянов – отщипывала от толпы, но в целом не стала препятствовать шествию, а быстро остановила движение транспорта на проспекте. На площади 1905 года отменили намеченное открытие городской ёлки, и вместо Деда Мороза и Снегурочки к микрофонам вышли лидеры бунтовщиков. Их пытались оттереть депутаты, профессиональные краснобаи, в том числе и сам Геннадий Бурбулис, главный городской тираноборец. Но «винный бунт» всё же не перерос в политический митинг, и демократические лозунги вскоре сменились требованиями мандаринов к празднику, водки, колбасы и мыла без талонов.

«Табачный бунт» летом 1990 года

На следующий день магазины Свердловска будто по волшебству наполнились товарами: «выбросили» даже красную икру и женские импортные сапоги. Правда, всё быстро закончилось. Вместо изобилия городу остался Комитет 29 декабря.

Забыв о праздниках, Комитет заседал в избирательном штабе Бурбулиса по адресу Гоголя, 25, и вырабатывал «процедуры демократизации власти». Комитет состоял из лидеров всех неформальных общественных объединений – «Митинга-87», «Городской дискуссионной трибуны», «Отечества» и других: стачкомов, политклубов, союзов и советов. Для города главным требованием были выборы мэра.

2 января 1990 года в Свердловск прилетела правительственная комиссия. 8 января испуганная власть оправдала Сергея Кузнецова. 16 января в ДК Свердлова Комитет провёл Гражданский форум жителей г. Свердловска, который собрал более тысячи участников. Руководили форумом инженер Алексей Гончаренко и актриса Тамара Воронина. Форум не дал выступить даже председателю горисполкома.

12 февраля ЦК КПСС снял с должности Леонида Бобыкина, первого секретаря обкома. Бобыкин ушёл на пенсию. После него в обкоме за полтора года быстро сменятся три руководителя, а потом КПСС вообще рухнет.

В сумасшедшие годы реформ активист Сергей Кузнецов станет журналистом, корреспондентом радио «Свобода», но «демшиза» перестройки нагонит его и всё равно нахлобучит. Кузнецов сочтёт агентом ФСБ приставучего алкаша из своего подъезда и попытается нелегально бежать из России от мнимых преследований. В 2010 году он поедет по турпутёвке в Турцию, переберётся в Израиль – и угодит в тюрьму как незаконный иммигрант. Просидит год, будет устраивать голодовки, но уже никто не обратит на них внимания. Выдворенный из Израиля, Кузнецов очутится в Грузии, однако даже оголтелая антироссийская позиция не поможет ему получить грузинское гражданство. Кузнецов будет прозябать.

В перестройку люди митинговали, бастовали и что-то там требовали по всей стране. Здравый смысл тонул в гвалте, в воодушевлении и в шумных инициативах, в страстях и спорах, а история вершилась словно бы сама по себе. Общественные объединения рассеивались бесследно, а требования забывались, неисполненные. Так и в Свердловске незаметно исчезли громогласные Комитет и Форум.

В апреле 1990 года в город приезжал Горбачёв, разговаривал с горожанами во Дворце молодёжи – и на выходе его встретила толпа с лозунгами «Колбасы и мяса!». Горбачёву пришлось ретироваться. А в августе 1990 года Свердловск был охвачен «табачным бунтом», и в центре опять стояли хвосты из трамваев.

Весной 1991 года месячный набор товаров по талонам стал вот таким: две пачки масла, по два кило сахара и муки, по кило крупы и макарон, десяток яиц, баночка майонеза, две бутылки водки (причём в обмен надо сдать две пустые бутылки), четыре пачки дешёвых сигарет и десять коробков спичек. Кстати, талоны на водку мастерски подделывали студенты архитектурного института: на цветных обложках школьных тетрадей рисовали карандашами тексты и вырезали печати на ластиках.

Ну и пришёл путч. Перестройка и «екастройка» закончились.

Выставки андеграунда

На излёте СССР для художников Свердловска местом относительной свободы был «пятак», он же «панель» или «плита»: газон, тротуар и сквер возле площади 1905 года. Здесь живописцы и разные ловкачи-хитрованы продавали картины, чаще всего андеграунд или китч – есенинские пейзажи и порочно-благопристойную обнажёнку. Художники стояли рядами: надменные, агрессивно-обиженные или добродушно-говорливые, если под мухой. Всё это нагло творилось прямо рядом с горкомом, но партия утомлённо прижмурилась и типа как ничего не замечала.

Всё изменилось в 1987 году. В Свердловске это был год революций: рок-клуб, «Городская трибуна»… И ещё – вернисажи. Не выход даже, а выброс, извержение подпольного искусства. Вулкан взревел в Доме культуры по адресу Сурикова, 31.

4 марта здесь открылась первая «экспериментальная художественная выставка». Такого не бывало: эти «экспериментаторы» отменили выставком – орган партийной цензуры при отборе произведений. Свою косую мазню на выставку мог притащить любой желающий, даже не член Союза художников. А членов Союза, «казённых» мастеров, на Сурикова, 31, не пускали. Когда горком робко заикнулся, что надо бы убрать несколько обидных для партии картинок, «экспериментаторы» восстали: если тронете хоть кого-то, мы все уйдём! Горком испуганно отскочил.

Здание «Станции вольных почт»

На выставке выплеснулось всё: все комплексы, амбиции, гордыни, обиды и протесты, все формальные стили и направления – от авангарда и сюрреализма до соцарта. Две сотни художников-«подпольщиков» предъявили живопись, фото, скульптуру, графику и разные инсталляции. Зачастую этот андеграунд оказывался оголтелым самовыражением, лобовым и плакатным, с раздиранием рубахи на груди, но зрителя плотно нахлобучило запретными прежде темами – библейскими, эротическими и маргинальными. В общем, это был угар перестройки, однако разум и зрение советских людей так изголодались по идейной крикливости и стилевой пестроте, что очередь на Сурикова, 31, вытягивалась на два квартала.