– Задержка – обычное дело в твоем возрасте, – аргументировала она заключение.

Через три недели Пульку потянуло на солененькое, и начался страшный токсикоз – она останавливалась чуть ли не у каждой урны и снова заявилась к Угряшкиной.

– Дайте мне направление на аборт. Я без вас знаю, что беременна.

Угряшкина сделала Пульке УЗИ и даже не стала уговаривать оставить ребенка.

Пуля уже лежала, задрав ноги, в операционной, и только медсестра успела ей сделать укол, как подошел доктор и заявил:

– Я не буду ей ничего делать. У нее слишком большой срок, и она слишком молода.

Но Пульке повезло – наркоз уже был введен, и врачу ничего не оставалось, как сделать свое дело.

После всего произошедшего Пульхерия решила навестить свою участковую гинекологиню. Она выстояла очередь и зашла в кабинет. Угряшкина с любопытством смотрела на Пулькину сумку в ожидании подарка, но вместо этого моя подруга сказала:

– Благодаря вам я решила, наконец, кем буду.

Угряшкина зарделась от удовольствия.

– Я стану гинекологом. По крайней мере, смогу сама себе вовремя сделать аборт.

– Но ты ни при каких обстоятельствах не сможешь этого сделать! – воскликнула Угряшкина.

– Это вы ничего не можете, а я все смогу. Таких, как вы, нужно поганой метлой из медицины гнать! – выпалила Пульхерия и вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.

Так наша подруга стала хирургом-гинекологом.

У Пульки в сталинской квартире с высокими потолками была своя комната, раза в два меньше гостиной, ее Вероника Адамовна неизменно называла спальней. Когда я захожу в эту так называемую спальню, у меня складывается впечатление, что я переступаю порог совершенно другой квартиры. Даже нет, не квартиры, а будто попадаю в больницу или медицинскую лабораторию. Уже много времени прошло с тех пор, как Пулька вышвырнула из своей комнаты все художественные книги, и теперь вместо них на полках красовались банки с заспиртованными чудовищами. Пульхерия очень ими гордилась и каждый раз показывала мне новый экземпляр пополнившейся коллекции. Иногда ей доставляет удовольствие проводить своеобразную экскурсию по полкам:

– Это вот, смотри, фолликулярная киста, маленькая. Они вообще не бывают большими – с куриное яйцо. Она принадлежала девушке… Кажется, ее звали Наташа и ей было 22 года.

– Почему звали? Почему было 22 года? Она что, умерла у тебя под ножом? – спрашивала я.

– Что за глупости?! Просто когда я ее оперировала, ей было 22 года.

– А это что? – интересовалась я, глядя на огромного, отвратительного мутанта в большом круглом аквариуме.

– А это я на прошлой неделе удалила муцинозную кистому одной художнице. На самом деле это еще не самый большой экземпляр. Порой они достигают тринадцати килограммов. Внутри была жидкость. А вот, да нагнись ты! Видишь, у этой есть даже зубы, а вон с той стороны и волосы растут! – с восторгом восклицала Пулька.

– Фу! И как ты только можешь этим заниматься всю свою жизнь? – На самом деле я всегда этому удивлялась.

– Я люблю свою работу и отношусь к ней серьезно. Мне интересно.

– Слушай, а кто тебе разрешает таскать всю эту гадость домой?

– Ты имеешь в виду моих гоголеведов?

– Нет, в больнице.

– Ха! Уметь надо! Я сама заместитель заведующего гинекологическим отделением, а с ним, ты сама знаешь, у меня очень даже близкие отношения.

Вообще-то в детстве Пульхерия была неказистой, худенькой девочкой с блеклым русым хвостиком. Но зато сейчас она просто помешалась на своей внешности и действительно выглядела потрясающе.

Все началось с самой простой пластической операции по исправлению ее торчащих ушей… Потом она увеличила себе грудь на два размера, перекрасила волосы в естественный золотистый цвет, научилась умело накладывать макияж, скрывая природные недостатки, и всерьез подумывала выпрямить ноги. Если б я не общалась с ней все эти годы и случайно увидела на улице, то прошла бы мимо. Она была совсем не похожа на ту Пульку, которая в хмурое летнее утро явилась в беседку с лягушками в мешке вся перемазанная болотной жижей.

А теперь вокруг нее вечно вьются какие-то рентгенологи, кардиологи, травматологи… У нее не бывает недостатка в мужчинах. Только Пулька никогда в жизни никого не любила и, как она говорит, не полюбит, потому что даже самый совершенный мужчина недостоин последней подзаборной женщины-пропойцы. Может, она и права. Уж кому, как не Пульке, это лучше знать!

Д-зззззз-дз-дз! Снова проклятый телефон!

– Манечка, здравствуй, деточка! Мы с тобой сегодня еще не разговаривали?

– Разговаривали, бабушка, три раза разговаривали! – в отчаянии воскликнула я, нервно поглядывая на экран ноутбука. Там было написано: «Ячсмитж тррр». И это все, что я смогла сегодня написать.

– Вы завтра ко мне собираетесь?

– В пятницу. Бабушка, у тебя день рождения в пятницу.

– Купите мне по дороге «Орбит».

– Чего-чего тебе купить?

– «Орбит» – это самая лучшая зашита от кариеса.

– Но у тебя же нет ни одного зуба!

– Он еще улучшает пищеварение. Кстати, я дописала свой роман.

– А я еще не начала! – почти закричала я.

– Ты его обязательно заберешь, подправишь там кое-что и издашь. – Она совершенно меня не слушала.

– Угу.

– Что значит «угу»?! Хороший, большой роман-эпопея.

– Насколько большой? – поинтересовалась я.

– Сейчас скажу, – она закряхтела в трубку, – целая тетрадка.

– Общая?

– Кто общий?

– Сколько страниц?

– Сколько-сколько! Говорю тебе – эпопея. Разве эпопея может быть маленькой? Тетрадка за две копейки в линеечку. Хотя нет, постой, тут у меня сзади еще что-то написано… Купить: сгущенки, колбасы докторской, молока. Телефон Олимпиады Ефремовны 222…, телефон, куда звонить во время пожара, телефон сына, молитва… А в скобках написано… Подожди, тут еще что-то в скобках. А! Молитва, а в скобках написано: «очень хорошо помогает, если я снова потеряю очки». Потом вот что, послушай-ка:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить,

– прочитала бабушка с выражением, а последнюю строку произнесла уж совсем до неприличия патетично. – Ну, как тебе? Сама сочинила! – похвасталась она. – Намедни бессонница мучила, вот и придумала. Понравилось?

– Очень. Мне всегда нравилось это стихотворение Тютчева.

– Кого-кого?

– Федора Ивановича Тютчева.

– Да? А разве это не я его сочинила? Странно.