— Мама, не спорь, я это точно знаю!

— Как ты можешь это знать?

— Но знал же я, что твой Симбирцев плохой!

Варя прикусила язык.

Она обожала играть «Песни шмеля». И хотя каждый раз перед спектаклем ее трясло от волнения, выходя на сцену, она ощущала такое счастье! Как-то на гастролях в Екатеринбурге Дима вдруг без предупреждения начал играть совершенно по-другому. Сначала она испугалась, но потом вдруг поймала его любопытный взгляд и повелась за ним, как рыба за блесной…

— Молодчина! — шепнул ей Дима.

— А ты сволочь!

— Нет, просто не всегда же ты будешь играть со мной, должна быть готова ко всяким передрягам…

Филипп, который присутствовал на спектакле, разразился длинной речью по поводу влияния какого-то отдельного уральского космоса, а в результате сказал:

— Вы, каждый сам по себе, превосходные артисты, но в дуэте вы совершаете просто чудеса! Я не люблю все эти ваши фильмушки, но Шилевичу отдаю должное! Какой изумруд он откопал в Альпах! Да еще догадался спарить его с таким бриллиантом, как Дима! Браво!

И хотя на репетициях он иной раз нещадно ругал своих артистов, но, если был доволен, расточал им невероятные комплименты, и они его боготворили!

После выхода Димы из больницы это был первый спектакль.

— Варька, сегодня, несмотря на лето, полный зал! — сказал Дима, целуя ее в щеку.

— А разве у нас не всегда полный зал?

— Ну, ты что! Нельзя так говорить! Какие планы после спектакля?

— С тетей Надей встречаюсь, пошептаться надо.

— А кстати, как там кастрюля?

— Какая кастрюля? — не поняла Варя.

— Надеюсь, она стоит на маленьком огне?

— Господи, раньше это называлось горшком! — засмеялась Варя.

— Неважно. Конфорку-то включить не забыла?

Но тут его кто-то позвал. Неужели он не шутил? — испугалась Варя.

Варя соскучилась по этому спектаклю, тем более что и Дима явно был в ударе. Публика тоже попалась легкая, прекрасно реагировавшая на каждую реплику. По ходу пьесы герои танцуют, вернее, не столько танцуют, сколько топчутся под медленную музыку. В этой сцене на Варе шикарное черное платье, с очень низким вырезом на спине. Сколько уж раз они играли эту сцену, и вдруг Варя почувствовала, что Димина рука, лежащая у нее на спине, ведет себя как-то неправильно… Она вздрогнула.

— Это я конфорку включил, — шепнул он ей на ушко. Ее обдало жаром.

— Дим!

В последней сцене герой застает героиню стоящей у окна. Она ждет, когда он выйдет из дома, они только что смертельно поссорились и, казалось бы, простились навсегда. Но он на цыпочках входит в комнату, приближается к ней, кладет ей руку на плечо. Она резко оборачивается и оказывается в его объятиях. Тут всегда гром аплодисментов! Но сегодня Дима подошел к ней, обнял сзади и прижался губами к шее. Потом сам резко развернул Варю лицом к себе и поцеловал. По-настоящему. Гром аплодисментов не заставил себя ждать. Занавес закрылся. К ним подскочил Филипп:

— Гений! Гений! — зашептал он Диме. — Сколько страсти, сколько чувственности! Так и дальше играйте!

Их долго вызывали на поклоны, подносили букеты, Филипп тоже выходил кланяться. Варя искоса взглянула на Диму. Он был невозмутим. Но в какой-то момент она поймала его взгляд. Глаза смеялись. Слава богу, это была шутка, очередная его выходка.

Наконец, Варя принялась снимать грим. В дверь постучали.

— Войдите!

— Варежка!

— Надежда Михайловна! Тетя Надя!

— Варька, ты была прелестна! Вы такой дивный дуэт! Я огромное удовольствие опять получила! А все-таки это не Сеня, а я тебя первая заметила! Снимай скорее грим, хочу тебя расцеловать! Слушай, у вас с Димой что-то есть?

— Вы о чем? — перепугалась Варя.

— У вас роман?

— Да что вы! Ничего такого нет!

— Значит, будет.

— Нет, нет, с чего вы взяли?

— Он в тебя влюблен, Варька.

— Тетя Надя, это чепуха! Он вечно меня испытывает на сцене, то одно придумает, то другое… Не берите в голову!

— Ну, а другой кто-то уже завелся?

— Тетя Надя…

— Только не говори, что любишь Стаса!

— А если так?

— Но как можно? Все знают, что он тебя бил!

— Тетя Надя, он меня не бил! Никогда! Почему сразу все решили, что он меня бил? Стас хороший, благородный человек, он в принципе не может ударить женщину, он любил меня, и я просто не понимаю, откуда эта глупость взялась!

— Ну-ну, не горячись так, мне тоже это показалось странным. Просто кто-то сказал: Варя ушла от Стаса, вся в синяках…

— Ну да, я была вся в синяках, потому что поскользнулась и упала, зима была, скользко…

— А почему ж ты все-таки от него ушла?

— Тетя Надя, я готова, пошли куда-нибудь посидим, и я все вам расскажу.

— Хорошо, пошли! Я заказала столик в «Пушкине», чтобы не возиться с машинами. Пройдемся пешочком?

— С удовольствием.

Когда они вышли, Дима как раз отъезжал от театра.

— Дамы, вас подвезти?

— Спасибо, Димочка, мы пешком! — улыбнулась Надежда Михайловна.

— Тогда пока! — В машине у него сидела какая-то девица.

— Вот видите! — сказала Варя, но ей это было почему-то неприятно.

— Наверное, зря я на «Пушкин» нацелилась, там всегда встретишь знакомых.

— Не обязательно, — пожала плечами Варя. — Может, повезет. Ой, тетя Надя, а давайте поедем сейчас ко мне? Посмотрите мою квартиру…

— А у тебя еда какая-нибудь есть?

— У меня теперь всегда есть еда. Это, правда, далековато, но…

— А поедем! Сейчас только отменю заказ… А как поедем, на двух машинах?

— Нет, на вашей, моя на сервисе.

— Отлично! Тогда поехали!

По дороге они болтали обо всем на свете, и Варя очень надеялась, что разговор уже не вернется к Стасу. Но вскоре попали в пробку, и Надежда Михайловна вдруг огорошила Варю вопросом:

— И все-таки, детка, почему ты ушла от Стаса?

— Потому что… он слишком властный… слишком любит командовать… И еще он ревновал меня к каждому столбу.

— И к Диме ревновал?

— Нет, к Диме как раз не ревновал. Но Пирогов был у него как кость в горле, и он потребовал, чтобы я не снималась у Семена Романыча, ему тогда как раз предложили этот английский проект, я не хотела, чтобы он соглашался, он плохо себя чувствовал, был измотан, рука страшно болела, а он заявил: если ты откажешься сниматься, я останусь. Но я не могла, и он уехал. А вернулся совершенно не в себе… Его еще забросали сообщениями о том, что я живу чуть ли не со всей Москвой, и он категорически заявил: или я или кино! Вот я и выбрала… Хотя мне это безумно тяжело далось.