Полуторки не видели причин медлить. Собранная ими армада была готова к старту. И она стартовала.

Надо отметить, что полуторки были существами материальными, и потому закон взаимосвязи массы и энергии к ним относился в полной мере. До того как армада достигнет своей цели, на Земле пройдет не меньше семидесяти лет, а то и все восемьдесят. Однако полуторок это не смущало, поскольку они привыкли не рассуждать, а действовать.

Жизнь у Ранджита Субраманьяна налаживалась, если не считать того, что Гамини находился в девяти тысячах километров, да и отец, пусть в переносном смысле, был так же далек. В Ираке накалялась обстановка. Мускулистые христианские молодчики со штурмовыми винтовками стояли на одном краю моста, чтобы по нему не перебрались исламисты, а другой край зорко стерегли столь же мускулистые, вооруженные до зубов мусульмане, не желавшие, чтобы неверные оскверняли их берег реки.

Происходило еще много подобных событий, и они, конечно, не приносили особой радости Ранджиту.

Радость ему приносило другое. Он не просто наслаждался занятиями по астрономии, но и делал неплохие успехи. По самым трудным контрольным работам он набирал больше восьмидесяти баллов, и к этому добавлялось хорошее отношение преподавателя — тот хвалил Ранджита за толковые вопросы и дельные комментарии. Конечно, доктор Форхюльст находил возможность так или иначе похвалить почти всех студентов, но это, по мнению Ранджита, не потому, что он был снисходительным или ленивым педагогом. Дело, скорее всего, в том, что на астрономию ходили только студенты, одержимые мечтой о полетах к другим планетам. Когда за очередной тест Ранджит получил ровно сто баллов, он впервые задумался: а ведь можно было бы по всем предметам получать высокие отметки, чтобы отец не расстраивался из-за тебя, а, наоборот, гордился.

И вот в порядке эксперимента он попробовал более серьезно относиться к другим научным дисциплинам. Он просмотрел перечень дополнительной литературы по философии и выбрал книгу с наиболее интересным называнием. Но когда он принес в общежитие великий труд Томаса Гоббса «Левиафан», интерес почти сразу пропал. Гоббс пытался доказать, что разум человека подобен машине? Ранджит не до конца понял эту идею. Не уловил он и большой разницы между meritum congrui[7]и meritum condigni.[8]Зато четко осознал, почему Гоббс восхвалял христианское государство как высшую форму правления. Эта концепция оказалась совсем не по душе строптивому юному агностику, сыну главного жреца индуистского храма. Да и вообще мало что у Гоббса, по мнению Ранджита, пригодилось бы в жизни ему самому или любому из его знакомых. Разочарованный, он отнес книгу в библиотеку и пошел обратно, намереваясь часок мирно вздремнуть.

Но в общежитии его поджидали два письма. Одно — в бежевом конверте с золотистой печатью университета. Это, скорее всего, извещение от финансовой службы о том, что отец перечислил очередной взнос. Другое письмо было из Лондона, а значит, от Гамини. Первым делом Ранджит распечатал этот конверт.

Он, конечно, надеялся, что письмо улучшит его настроение, поскольку день начался так неудачно. Увы, его ожидало разочарование. Письмо оказалось коротким, ни слова о том, что Гамини скучает по другу. Главным образом речь шла о просмотре одной из самых невеселых комедий Шекспира в каком-то Барбикане.[9]Режиссер вырядил всю труппу в белое, поэтому ни Гамини, ни Мэдж толком не поняли, кто есть кто.

«Вот уже в третий, а то и в четвертый раз, — подумал Ранджит, потянувшись за вторым конвертом. — Гамини упоминает об этой Мэдж».

Размышляя о том, что бы это могло значить, он вскрыл бежевый конверт и вынул письмо. Как начал читать, так сразу и забыл о Гамини.

Пожалуйста, явитесь в кабинет декана в 14.00 в следующий вторник. Установлено, что в течение прошлого учебного года вы незаконно воспользовались компьютерным паролем сотрудника факультета. Вам рекомендуется принести с собой любые документы и прочие материалы, которые вы сочтете имеющими отношение к данному делу.

Письмо было подписано деканом.

Судя по табличке на письменном столе, секретарша в приемной декана была тамилкой, примерно в тех же годах, что и отец Ранджита. Она встретила юношу холодным взглядом.

— Вас ожидают, — сообщила она. — Можете пройти сейчас же.

Ранджит раньше ни разу не бывал в кабинете декана, но как он выглядит, знал. На факультетском сайте были размещены фотографии всех сотрудников — и пожилой мужчина, сидевший с газетой за огромным письменным столом красного дерева, явно не был деканом. Но он отложил газету и встал. Он, конечно, не встретил Ранджита улыбкой, но и не вперил в него взгляд судьи, готового огласить приговор о повешении.

— Входите, мистер Субраманьян, — проговорил мужчина. — Садитесь. Я доктор Дензел Давудбхой, заведующий кафедрой математики, и поскольку в данном деле математика играет не последнюю роль, декан попросил меня поговорить с вами вместо него.

Это не было вопросом, и Ранджит не знал, как следует реагировать. Он неотрывно глядел на завкафедрой математики, надеясь, что выглядит заинтересованным и сосредоточенным, но ни в коем случае не раскаивающимся.

Доктор Давудбхой спокойно проговорил:

— Прежде всего я должен задать вам несколько формальных вопросов. Вы воспользовались паролем доктора Дабаре для того, чтобы получить деньги, вам не принадлежащие?

— Конечно нет, сэр!

— Или для того, чтобы изменить ваши отметки по математике?

На этот раз Ранджит оскорбился.

— Нет! То есть… нет, сэр. Я бы ни за что этого не сделал!

Доктор Давудбхой кивнул, словно ожидал услышать именно такие ответы.

— Могу сообщить вам, что доказательств, позволяющих обвинить вас в том либо другом, не найдено. И наконец, каким именно образом вы получили пароль?

Насколько мог судить Ранджит, не имело смысла что-либо скрывать. Он рассказал о том, как узнал об отъезде преподавателя за границу, воспользовался библиотечным компьютером и, применив программу дешифровки, получил желанный пароль.

Когда он закончил, доктор Давудбхой помолчал несколько секунд, а потом сказал:

— Знаете, Субраманьян, возможно, вас ожидает большое будущее в сфере криптографии. Подумайте хорошенько, стоит ли тратить жизнь на доказательство последней теоремы Ферма.

Он смотрел на Ранджита так, словно ожидал ответа. Но юноша предпочел промолчать, поэтому Давудбхой добавил:

— Знаете, вы не одиноки. В вашем возрасте я и сам, как любой математик в мире, заинтересовался последней теоремой. Что и говорить, захватывающая штука. Но, став немного старше, я перестал искать доказательства, потому что… Вы ведь догадываетесь почему? Потому что у Ферма, возможно, не было доказательства, о котором он говорил.