Папа откинулся на спинку кресла и уставился в стену страдальческим взглядом, обдумывая все услышанное.

– Очень тяжело, сынок, когда Господь дает тебе понимание и внушает слова, а ты не знаешь, как распорядиться полученным знанием.

Джон вздохнул. Это был один из Папиных пунктиков: субъективные переживания. Как можно урезонить человека, который слышит голос Господа?

– Но Папа, существуют же какие-то приличные способы...Казалось, отец не услышал его и продолжал говорить тихим голосом, глядя на сына невыразимо печальными глазами: – Съешь свиток. Джон, так сказал Господь. И ты почувствуешь сладость на языке, но горечь в сердце. И Он прав. Когда ты слышишь и видишь, и Господь доверяет тебе знание, ты ощущаешь себя избранным и наслаждаешься Истиной, открывшейся твоему взору. А потом... когда ты пытаешься донести ее до людей и никто не слушает тебя... и ты видишь, как люди устремляются к крутому обрыву, но не в силах повернуть их назад... и когда узнаешь вещи, которых тебе было бы лучше не знать... и слышишь стоны потерянных душ...

Папины глаза наполнились слезами. Он снова промокнул их платком и взглянул на сына.

– Я слышал их вчера вечером, сынок. Слышал так же ясно и отчетливо, как слышу сейчас тебя. Плач разносился по всему городу. Плач душ, лишенных Бога, заблудших и погибающих, взывающих о помощи. – Голос его дрогнул и сорвался, но он с усилием продолжил: – О, внешне, на поверхности, они смеются, насмешничают и глумятся, они стараются выглядеть достойно в глазах своих друзей и настаивают на своем праве приятно проводить время, заниматься накопительством и получать удовольствия, поскольку для них это единственный способ заглушить боль. Но я слышал их плач. Я видел, как они удаляются все дальше и дальше от света и словно погружаются в сумерки, в кромешную тьму, из которой нет пути назад. – Он тяжело вздохнул и потом воскликнул гневным, расстроенным голосом: – Но кому я могу сказать это? Кто будет слушать меня?

Джон слышал все, что говорил отец, но все же, заранее настроенный упрямо и категорично, не пожелал ничего признать. «Ну уж нет. Я не собираюсь участвовать в этом, – подумал он. – Если у Папы «поехала крыша», я тут ни при чем».

– Ты не хочешь слушать, – сказал Папа тоном не обвиняющим, а просто печальным, искренним. – И знаешь что? Среди тех плачущих голосов я расслышал голос губернатора Хирама Слэйтера.

«Ну что ж, все понятно, – подумал Джон. – У нас одинаковая наследственность, и мы оба находились в состоянии стресса. У нас одинаковая реакция на депрессию».

– Забавно, что мы с тобой так похожи и при этом настолько разные, правда? – сказал Папа, найдя в себе силы усмехнуться, хотя и сквозь слезы. – Знаешь, сынок, ведь двадцать лет назад у нас с тобой происходил точно такой же разговор, толь коты сидел на моем месте, а я на твоем. Чем ты там занимался в университете? Осаждал здание администрации в течение трех дней, пока наконец не вмешались полицейские и не забрали тебя и всех твоих друзей, озабоченных спасением мира.

Джон уныло улыбнулся:

– Да, я помню тот случай.

Папа потряс головой:

– Ты меня тогда так расстроил... и поставил в неловкое положение.

«Очко в твою пользу, Папа».

– Похоже, все повторилось с точностью до наоборот, так?

– Да, сынок. Пожалуй, так.

– Ну вот видишь? Ты испытал все на собственном опыте, и знаешь, каково это.

Папа энергично кивнул.

– Знаю. – Потом он улыбнулся. – И, пожалуй, сознание того, что мы с тобой так похожи, дает мне слабую надежду.«Нет, Папа, мы с тобой не похожи», подумал Джон.

– Просто очень грустно, что мы с тобой не можем служить одним и тем же идеям, смотреть на мир одними глазами. Было бы так замечательно излагать тебе свои взгляды и обсуждать с тобой разные вещи. Я имею в виду, просто смотреть на что-то и приходить к одинаковому выводу. Сынок... Я помню время, когда именно так все и было, и, думаю, так снова может быть.

«Нет, Папа, едва ли». Джон украдкой бросил взгляд на настенные часы. К часу он должен быть на студии.

Внезапно, словно приняв какое-то решение, Папа подался вперед, в упор посмотрел на сына и заговорил с такой силой, что Джон съежился:

– Ну что ж, сын, хорошо. Ты высказал свое мнение, теперь моя очередь – и не волнуйся, я не стану тебя задерживать, ты успеешь на работу. Знаешь что? Многими своими мыслями и чувствами я бы очень хотел поделиться с тобой прямо сейчас. Прямо сейчас. Я многое понял сегодня, прямо этим утром – и мне страшно хочется всем поделиться с тобой... – Он протянул руку к ящику стола, куда спрятал плеер, но потом положил ее обратно на стол, словно передумав. – Но я не могу. Не могу, потому что пока между тобой и Истиной существуют глубокие разногласия, сынок.

– Послушай, Папа...

Баррет – старший жестом велел сыну замолчать.

– Нет, нет, теперь слушай ты. Сейчас моя очередь говорить, так что просто слушай. В скором времени я собираюсь отдать тебе все, что имею, – но только когда ты будешь готов принять это. Сейчас я нахожусь в невыигрышном положении. Я не прав с политической точки зрения, у меня нет необходимости появляться перед камерой, и я не умею укладываться в полторы минуты.

«Возможно, он все-таки имеет представление о телевидении», – подумал Джон.

– Но я знаю тебя, и запомни мои слова, сынок, – или по крайней мере сохрани их в каком-нибудь уголке сознания до той поры, пока не будешь готов услышать их. – Папа перевел дух и заговорил помедленнее. – Сынок, в ближайшем будущем тебе придется очень трудно. Я хочу предупредить тебя об этом заблаговременно. Истина следует за тобой, сынок; она готова схватить тебя и не отпускать до тех пор, пока ты не обратишь на нее внимание. Но ты должен постоянно помнить одну вещь, Джон. В зависимости от того, на какой позиции ты стоишь, Истина может быть твоим лучшим другом или твоим злейшим врагом. Поэтому позволь мне сказать тебе одну вещь. Если мне никогда не представится случай сказать тебе еще что-то, то позволь мне сказать хотя бы следующее: подружись с Истиной, Джон, как можно скорее. – Папа взглянул на часы. – Все в порядке, я уложился ровно в полторы минуты. Папа откинулся на спинку кресла, закончив речь. Джон предположил, что теперь может заговорить.

– Хорошо, Папа. Я все услышал и запомнил. Но как выступил п? Достигли ли мои слова цели? Папа ответил спокойно и твердо:

– Сынок, я услышал тебя. И я все серьезно обдумаю. А ты так же серьезно подумай над моими словами.

«Ну что ж, – подумал Джон. – А чего я, собственно, ожидал?»

– Хорошо. При условии, что мы поняли друг друга. Папа вздохнул и посмотрел в окно.

– Думаю, я сказал все, что должен был сказать. Джон поднялся с кресла.

– Да, мне пора идти.

– Возьми сандвич.

– Да, конечно.

– Ты захватил куртку? – Папа смотрел в окно: шел проливной дождь.