Карим решил, что смерть Донато будет достойной местью за друга.

Однако медлить было нельзя: нантерские сыщики тоже разыскивали этих мерзавцев. Карим стал рыскать по городу. Он вырос в Нантере, знал предместья как самого себя. Ему хватило одного дня, чтобы разыскать убежище троицы наркоманов. Это был пустующий дом возле шоссейного моста Нантер-Университет.

Карим вошел в вестибюль с развороченными почтовыми ящиками, взобрался наверх и улыбнулся: за дверью звучала «Tribe Called Quest» – запись из альбома, который он и сам слушал уже многие месяцы. Он вышиб дверь ногой и произнес лишь одно слово: «Полиция!» В его венах бурлил адреналин. Впервые он играл в сыщика, не чувствуя страха.

Трое парней окаменели от изумления. В квартире царил хаос: осыпавшаяся штукатурка, пробитые перегородки, искореженные, торчащие во все стороны трубы; на драном тюфяке стоял телевизор «Сони» последней модели, наверняка краденый. На экране мелькали бледные тела в непристойных позах – шел порнофильм. В углу завывал вентилятор, от его вибрации с потолка осыпалась побелка.

Карим словно раздвоился: его взгляд шарил по комнате, фиксируя автомагнитолы, кучей сваленные в углу, надорванные пакетики героина, помповое ружье и коробки с патронами; одновременно он сразу засек и опознал Донато по имевшейся в его деле антропометрической фотографии, – бескровное костистое лицо в шрамах, со светлыми глазами. А следом и двух остальных – они силились стряхнуть с себя наркотический дурман. Карим еще не вынимал револьвер из кобуры.

– Кальдер, Мазюро, валите отсюда!

Оба парня вздрогнули, услышав свои имена. Поколебавшись, они обменялись бессмысленными взглядами и шмыгнули в дверь. Донато дрожал как осиновый лист. Вдруг он рванулся к ружью. Но в тот миг, как он коснулся приклада, Карим ударом кованого ботинка пригвоздил его руку к полу, а другой ногой пнул в лицо. Рука хрустнула в запястье. Донато взвыл от боли. Сыщик схватил его за шиворот и вдавил в старый тюфяк. Магнитофон продолжал глухо бубнить «A Tribe Called Quest».

Карим выхватил свой автоматический пистолет из кобуры на левом боку и сунул руку с оружием в пакет из прозрачного пластика – специального огнестойкого полимера, – которым он запасся на этот случай. Он стиснул пальцы на тяжелой рукоятке. Донато вытаращил глаза.

– Ты чего, падла... ты чего делаешь?

Карим вогнал пулю в ствол и улыбнулся.

– Гильзы, друг. Никогда не видал в сериалах? Главное – не оставлять стреляные гильзы.

– Чего тебе надо? Ты легавый, что ли? Ты точно легаш?

Карим благодушно покивал в ответ. Затем сказал:

– Я от Марселя.

– От кого?

Взгляд наркомана выражал недоумение. Карим понял, что Донато не помнит человека, которого замучил насмерть. В его одурманенной памяти не существовало никакого Марселя, его просто никогда не было.

– Проси у него прощения.

– Че...чего?

Солнечные лучи осветили взмокшее от пота лицо Донато. Карим наставил на него пистолет в пакете.

– Проси прощения у Марселя! – выдохнул он.

Тот понял, что ему грозит смерть, и взвыл не своим голосом:

– Прости! Прости, Марсель! Прости... мать твою! Я извиняюсь, Марсель! Я...

Карим дважды выстрелил ему в лицо.

Достав пули из опаленной ваты тюфяка, он сунул их в карман вместе с горячими гильзами и вышел, не оборачиваясь.

Так Карим распрощался с Нантером, городом, который научил его жить.

* * *

Спустя месяц молодой араб позвонил в комиссариат полиции на площади Ла Буль. Ему сообщили то, что он и сам уже знал. Донато убит – скорее всего, двумя пулями из парабеллума 9-го калибра, но ни пуль, ни гильз не нашли. Что же касается двоих его сообщников, то они бесследно исчезли. Дело закрыто. И для полиции. И для Карима.

Он попросился на работу на набережной Орфевр[12], в КРБ подразделения, боровшегося с особо опасными преступниками. Но результаты тестирования обернулись против него. Вместо этого ему предложили поработать в Шестом дивизионе – антитеррористической бригаде, которая занималась внедрением агентов в среду исламских фундаменталистов, обосновавшихся в парижских предместьях. Полицейские-арабы были слишком большой редкостью, чтобы упускать такую блестящую возможность. Но Карим отказался. Он не станет заниматься шпионскими играми, даже если речь идет о фанатичных убийцах. Ему хотелось жить и действовать в царстве ночи, выслеживать и уничтожать бандитов на их же территории – словом, остаться в том параллельном мире, частью которого некогда был сам. Однако начальству не понравился его отказ. И через несколько месяцев лейтенант Карим Абдуф, выпускник полицейской школы Канн-Эклюза, ненайденный убийца психопата и наркомана, получил назначение в Сарзак, департамент Ло.

Ло. Глухомань, в которой давно не останавливались поезда. Место, где призрачные деревушки вырастали за поворотом дороги, точно каменные грибы. Край пещер, где даже туризм ориентировался на троглодитов, – кругом одни ущелья, пропасти да наскальная живопись... Этот медвежий угол самим своим видом оскорблял душу Карима. Молодой араб вырос на городских улицах, и его тошнило от этого деревенского захолустья.

И вот началось время тоскливого прозябания. Карим подыхал от скуки, нарушаемой редкими и смехотворными заданиями – составлением протокола о дорожной аварии, арестом воришек в магазинах, отловом бродяг на турбазах...

Молодой араб жил полной жизнью только в мечтах. Он читал биографии великих сыщиков. В свободное время ездил в библиотеки Фижака или Каора и выискивал в газетах все, что относилось к работе настоящих «профи» в области сыска. Читал он также старые бестселлеры и воспоминания гангстеров. Подписался на все полицейские газеты, каталоги оружия, журналы по баллистике и новым оружейным технологиям. В общем, с головой ушел в бумажный мир.

Он жил один, работал один, спал один. В комиссариате – наверное, самом маленьком во Франции – его ненавидели и боялись. Сотрудники прозвали его Клеопатрой – из-за его косичек. Считали ортодоксальным мусульманином, оттого что он не пил. Подозревали в нем извращенца, так как он упорно избегал традиционных визитов к «девочкам» в часы ночного патрулирования.

Замкнувшись в гордом одиночестве, Карим считал дни, минуты, секунды; иногда, в выходные, он по целым дням не раскрывал рта.

В то утро понедельника он как раз выходил из очередного воскресного ступора после того, как весь день просидел дома, если не считать обычной тренировки в лесу, где он упражнялся в смертоносных приемах «тэ» и в стрельбе по вековым деревьям, служившим ему мишенями.

Раздался звонок в дверь, Карим по привычке взглянул на часы: 07.45. Он открыл.

На пороге стоял Селье, один из патрульных полицейских. Он выглядел одновременно и взволнованным, и заспанным. Карим не предложил ему ни сесть, ни выпить чая. Только коротко спросил: