Я приказал перебить всех упрямых защитников города, кроме тех, кто укрылся в храмах. Были преданы огню все постройки. Внутри города было казнено шесть тысяч воинов. Две тысячи человек были пригвождены к крестам вдоль берега моря. Слухи неслись впереди меня. О том, что ждёт осмелившихся сражаться со мной, должны знать все!

После взятия города Тира я получил новое письмо от Дария, в котором тот обращался ко мне уже как к царю. Дарий просил меня взять в жёны его дочь Статиру, в приданое ей он отдавал все земли между Геллеспонтом и рекой Галисом, сам же оставлял себе все земли к востоку. Дарий писал:

«Если ты сомневаешься принять то, что я тебе предлагаю, то помни, что счастье никогда не остаётся подолгу на том же месте, и люди, какую бы удачу ни имели, всегда вызывают к себе ещё большую зависть богов. Ты, Александр, подобно птицам, которых природная лёгкость влечёт к звёздам, предаёшься пустому и незрелому увлечению. Нет ничего труднее, чем в твоём возрасте справляться с таким счастьем. Ведь в дальнейшем походе придётся преодолеть ещё много земель, теснин, переправляться через Евфрат, Тигр, Аракс и Гидасп, великие защитные рубежи моего царства. Придётся дойти до пустынных земель, преодолеть Мидию, Гирканию, Бактрию и достигнуть индусов, живущих у океана. Не говоря уже о согдийцах, арахозийцах и других племенах, населяющих Кавказ и достигающих Танаиса. Раньше состаришься, чем обойдёшь эти земли, даже без сражений. Больше не зови меня к себе, а если приду, то для твоей погибели».

Он смеет пугать Александра трудностями, которые я с честью преодолеваю на своём пути? Никакие трудности и опасности никогда не остановят моего движения! Дарий предлагает мне земли, которые уже не принадлежат ему. Условия диктуются победителями. Пусть берётся как можно скорее за оружие, если он знает, кто в каком положении находится. Переправляясь через море, не Киликию или Лидию я предназначил покорить – это было бы ничтожной наградой за победу, – но столицу его царства Персеполь, а затем и крайние земли. Пусть не пугает больше реками того, кто переправлялся и через моря.

Поняв, что мои условия мира для него неприемлемы, Дарий прислал ко мне десять послов из своей родни с новыми предложениями. Приняв их с достоинством, я предоставил слово старшему из них. Тот передал послание от Дария:

– Великий царь персов, царь царей в третий раз обращается к тебе, Александр, с предложением мира. Он ценит твою заботу о его семье. Он просит мира у дружественной ему души. К чему оружие для тех, между которыми нет больше ненависти? Он предлагает теперь в приданое за своей дочерью все земли, лежащие между Геллеспонтом и Евфратом; он оставляет в заложниках у тебя своего сына Оха, который находится в твоих руках, как символ мира и его верности. А мать и двух дочерей верни. Дарий готов заплатить выкуп в тридцать тысяч талантов. Помни, слишком большая власть таит в себе и великие опасности. Трудно удержать то, что ты и взять не можешь.

Я спросил совета у друзей. Парменион посоветовал отдать жену и дочерей за выкуп – и так они стали для нас обузой. Я ответил ему:

– И я бы предпочёл деньги славе, если был бы Парменионом. Но я Александр, я не беспокоюсь о недостаче денег и помню, что я не купец, а царь. Я не продаю свою судьбу. Если угодно отпустить пленных, то почётнее отпустить их даром.

Послам я заявил:

– Сообщите Дарию, что выражение благодарности между врагами излишне. Я не веду войну с пленными и женщинами, враг мой должен иметь в руках оружие. Но поскольку Дарий побуждает моих солдат к измене, подкупает моих друзей, я буду преследовать его, пока он не будет убит. Он щедро дарит мне земли за Евфратом, но где мы беседуем с вами? Ведь я на вашей стороне Евфрата. Я пришёл в Азию не для того, чтобы получать от других, но чтобы самому раздавать. Мир не может управляться двумя солнцами. Пусть приготовится к сдаче сегодня или к войне завтра. И пусть не ждёт судьбы иной, чем испытал.

– Бой уже начался, – ответили послы.

Лазутчики сообщали мне, что Дарий приказал вождям собраться в Вавилоне. Вождь бактрийцев Бесс получил указание собрать как можно больше войска. Дарий надеялся на этих варваров, которые были отважными воинами. Они вели суровый образ жизни, не выпускали оружие из рук – им приходилось постоянно отражать угрозы нападения со стороны живших рядом скифов.

Я долго не мог обнаружить, куда ушёл Дарий. Захваченные персы по обычаю крепко хранили тайну своего царя, выдерживая стойко все пытки, и, когда я осаждал город Газу, я не знал, что происходит у персов. Штурм этого города остался в моей памяти. Газа была под защитой крепких высоких стен. Командовал обороной преданный своему царю Бетис.

Я приказал рыть подкоп под стены. Когда взошло солнце, я совершил по обыкновению моления богам, прося у них помощи. Вдруг я заметил, как надо мной пролетел ворон и обронил комочек земли мне на голову. Птица села на ближайшую башню, обмазанную битумом и серой, и прилипла крыльями к ней. Ворон никак не мог оторваться. Увидев его, воины поймали птицу. Это событие взволновало меня: не дурной ли это знак? Я запросил прорицателя, и Аристандр объяснил, что знамение предвещает падение города, однако есть опасение, что я в предстоящем сражении могу получить ранение.

Я послушал прорицателя и отступил от города.

Осаждённые, увидев наше отступление, взбодрились и вышли из крепости. Надо было воспользоваться этим незамедлительно. Забыв о предостережении прорицателя, я надел на себя панцирь и подошёл к первым рядам войска. Вдруг ко мне подбежал один из рабов Дария и бросился к моим ногам. Он выдал себя за перебежчика. Я приказал ему подняться и велел принять его в наш строй. Но оказалось, что презренный варвар задумал ужасное дело. Он прикрывал щитом меч и, как только с моего позволения привстал, быстро перебросил меч в правую руку и замахнулся над моей головой. Мне удалось увернуться от удара по голове, выхватить меч и отрубить нападавшему руку. Я подумал о предсказании Аристандра и решил, что оно уже сбылось и теперь мне нечего опасаться.

Я встал в первые ряды и сражался наравне с моими бесстрашными воинами. И тут меня настигла вражеская стрела, которая пробила панцирь и вонзилась в плечо. Потекла кровь, и я увидел, как окружавшие меня друзья побледнели, решив, что моя жизнь повисла на волоске, не зная, насколько глубока рана.

Кровь проступила сквозь панцирь, но я не пал духом; превозмогая сильную боль, приказал перевязать рану и снова бросился в бой. В горячке сражения я повредил перевязанную рану, и кровь пошла сильнее. У меня потемнело в глазах, и подкосились ноги. Ближайшие воины подхватили меня на руки и принесли в лагерь.

Бетис, считая, что я убит, вернулся в город и объявил громогласно и торжественно о своей победе.

Однако бой ещё не завершился. Я приказал возвести насыпь высотой со стены и подвести под них несколько подкопов. Стена над подкопом рухнула, и через образовавшуюся брешь я во главе своих воинов ворвался в город, но нечаянно наступил на камень и повредил себе ногу. Опираясь на копьё, я всё же остался в передних рядах.

Бетис оказался окружённым, но продолжал отчаянно сражаться, готовый принять смерть в бою. Кровь Бетиса и моих раненых воинов обагрила его доспехи. Я обратился к нему: