Батя сидит за столом, перед ним в большой кружке чай. Торчат нитки трех пакетиков – любят отцы-командиры чай покрепче.

– Барсук докладывал, ты е…утый на всю голову. В одиночке и на одной броне ломанулся на занятое укропом село. А если бы сожгли?

– Не сожгли же… – угрюмо отвечаю я.

О том, что водила оказался долбанутым на всю голову и жал, не слушая команд, я уже доложил. Мне ожидаемо не поверили.

– Офицер не должен полагаться на авось. Твоя задача не только выполнить приказ, но и вывести всех пацанов из говнотерки живыми!

– Так точно…

– Афган погиб…

Да, Афган погиб. Там, на дороге, пытаясь организовать снайперское прикрытие. Нашла-таки пуля. В Афгане не нашла, а тут нашла. Не самая плохая смерть.

…

– У нас демократия. Ограниченная только моим словом. Пацаны из снайперской группы назвали тебя как преемника Афгана. До вечера хорошо подумай и скажи мне ответ.

– Есть.

– Все. Иди с глаз…

Батя взялся за чай, а я похромал на улицу. Как оказалось, я вывихнул ногу, падая, видимо, с БМП, хорошо, что не сломал. Мне наложили давящую повязку, от обезболивающего я отказался.

На улице стоял «Лендкрузер» с ноль пятыми, дагестанскими номерами, он посигналил мне, и я забрался внутрь. «Лендкрузер» был бронированным, судя по весу двери.

– Иван Александрович передает вам поздравления.

Я поморщился.

– Еще что?

– На вас готов наградной лист. На мужика[32]. Примерно через месяц ожидайте вручения. Плюс благодарность директора ФСБ. Это тоже, знаете ли, немало.

– Все?

– Нет, не все. Подполковник Токар оказался носителем информации чрезвычайной важности. Не исключено, что вас придется задействовать еще не один раз для ее реализации. У нас есть правило – кто начал реализацию, тот ее и доводит до конца.

– Я не у вас.

Иса Исаевич внимательно посмотрел на меня.

– Когда я пошел на службу, я отчетливо осознавал, что меня будет считать предателем значительная часть моего народа. Мой родной брат дрался с боевиками Басаева в девяносто девятом, а через десять лет его застрелили. Второй мой брат погиб в дорожной аварии, но я знаю, что это не было случайностью. Так подполье мстит мне, оно не может добраться до меня и мстит моим родственникам, потому что по нынешним шакальим законам, которые кто-то выдает за законы гор, это дозволяется…

…

– А теперь скажи – у тебя в семье такие же проблемы?

Не отвечая, я вышел из машины и аккуратно прикрыл дверь.

– Не спеши…

Не знаю – то ли Спец специально мне по башке долбит, то ли еще чего. Во время подготовки спецназа такие приемы применяются: инструктор специально орет на курсанта во время выполнения упражнений, дает вводные, которые нельзя отработать, противоречивые приказы и бьет по мозгам всеми иными способами. Задача одна – вывести курсанта из равновесия, если это удается, следует отчисление, такие не спецназ. Надо понимать – мы не махра, не пехи, даже не десант. Мы спецназ. Спецназ – едва ли не единственный род войск, где солдат во многом предоставлен сам себе. Офицер, конечно, управляет боем, но обычно обстоятельства таковы, что решения надо принимать самому, причем в жестком цейтноте. Потому каждый солдат обязан уметь сам себе быть офицером и действовать, несмотря ни на что…

Мы лежали на старой-престарой линии железной дороги, в двух километрах от линии ДМЗ, оговоренной соглашением о прекращении огня. Когда-то давно, когда была другая страна, здесь были проложены рельсы и по ним ходил поезд. По всему шахтерскому краю, который пересекает границу и уходит в Россию – часть Донецкого угольного бассейна относится к России. Наверное, это было убыточно, но тогда на это мало смотрели… Если есть потребность перевозить людей, значит, будет ходить поезд. Потом прямо в степи прорисовали границу и поезд ходить перестал. Потом мародеры разобрали и сдали на металлолом все рельсы, стрелки и прочее. Осталась только насыпь…

В восьмистах метрах (я точно знал, восемьсот двадцать шесть, потому что померил) беспокойно блеял черный курдючный баран. Живой. Его мы купили прямо у дороги – сейчас так много продают, потому что с Кавказа понаехали тут стада пасти. На шашлык продают, но мы купили как приманку.

– Смотри – правее.

– Не вижу.

– Трава. Два клика.

Я чуть довернул винтовку. «Барретт» – массивная, тяжелая, но на удивление удобная винтовка с дорогим «Найтфорсом». Предыдущий ее владелец сделал мне одолжение – на прикладе была приклеена бумажка с поправками до тысячи пятисот метров. Там же была надпись – на польском языке.

Собаки. Все снайперы тренировались на собаках. И все снайперы отстреливали собак. Убить дикую собаку – значит хоть немного избавить себя и тех, кто тут остался, от ужаса, в который прекратилась эта дикая земля. Кроме того, собаки хитры, они знают человеческие повадки и умеют подкрадываться на брюхе… Говорят, есть собаки, которые, видя человека, тем более ребенка, подбегают к нему, виляя хвостом, а потом бросаются в лицо. Стрелять по собакам – почти то же самое, что и охота на вражеских снайперов. Не то что по бумаге или манекенам из магазина одежды, как в Красногорске…

– Трава…

Трава тут была жухлой, желтой. Где по колено, а где и по пояс. Здесь не было зеленой травы. Всасывая в себя отравленную воду подземелий, трава одновременно и сохла, и продолжала расти. Сухая трава крайне опасна, в ней сложно скрыться, и она очень легко загорается…

В прицел я заметил шевеление.

– Ждать?

– Решать тебе.

Я прикинул – до барашка, который чувствовал опасность и не ел, нервно бегал по кругу, собаке еще метров тридцать. Но она их преодолеет очень быстро. Надо стрелять.

Вспомнил поправки и дожал спуск…

Б-бух!

Винтовка сработала как надо. Одна из причин, почему я взял ее на пристрелку, тратя дефицитные патроны, – надо выяснить, как она работает с неизвестными мне боснийскими снайперскими патронами М33, вроде НАТОвского стандарта[33]. Сам по себе «Барретт» не слишком точный, это больше антиматериальная винтовка, чем снайперская. Но до тысячи он должен был работать…

Пуля врезалась в густую стену травы и нашла цель. Я заметил, как взлетели вверх куски мяса – собаку разорвало пополам.

Рядом глухо стукнул «Взломщик».