– Государь, – сказал я, – полностью согласен с вами в том, что борьба со злом начинается с рационализации зла, но, по правде говоря, не знаю, куда идти…

– В Галич, – сказал патриарх. – Поезжай в Галич. Губной староста Перелешин введет тебя в курс дела и расскажет о князе Шутовском, глумархе. – Сделал паузу. – Твой брат владеет имением на берегу Монзы, у него должны сохраниться бумаги вашего отца. Может быть, удастся разузнать что-нибудь о Георгии, о его судьбе. Загляни к Отрепьевым… впрочем, там никого из Отрепьевых не осталось, но их имение – на прежнем месте, да и люди могут что-нибудь рассказать…

– Могу ли я спросить, какова судьба Варвары Отрепьевой?

– Она в монастыре, и разум ее давно помутился…

Я поклонился, собираясь уходить.

– Постой, – приказал патриарх. – Покажи зубы. Говорят, Конрад Бистром сотворил невозможное.

Бывший боярин, конечно же, хотел сказать не «невозможное», а «чудо», но у патриарха не повернулся язык к богохульству.

Я открыл рот.

– Ну и как?

– Перекусываю говяжью кость, государь, и не жалуюсь.

– Ну иди. – Филарет вздохнул. – С Богом, Матвей!

На какое-то мгновение атмосфера в романовских палатах стала такой, что я чуть было не спросил патриарха, правда ли, что в Мариенбурге он поднимался в небеса на воздушном шаре, но вовремя одумался.

* * *

Михаил Жолобов,

московский дворянин, губной староста, окольничему Степану Проестеву, главе Земского приказа, доносит следующее:

За последние четыре дня в разных грязных местах обнаружены семь тел детских, из которых выпита вся кровь.

Копия – Ефиму Злобину, дьяку Патриаршего приказа, главному следователю по преступлениям против крови и веры.

* * *

Максим Старостин-Злоба,

сын боярский, губной староста, окольничему Степану Проестеву, главе Земского приказа, доносит следующее:

Вчера задержан и взят под стражу дьякон Всехсвятской церкви Иван Шуба, который по дьявольскому наущению и своим умом построил крылья и на этих крыльях прыгнул с колокольни, полетел по воздуху и попытался достичь кремлевской стены, но упал, сломав два ребра и левую ногу. Торговцы капустой и книгами избили Ивана Шубу, связали и сдали караулу у Никольской башни.

Пресечена попытка освободить дьякона, предпринятая дворянином Истоминым-Дитя. Этот дворянин шатается по кабакам, пьет и плачет. На вопрос, почему он решил вступиться за дьякона Шубу, вразумительного ответа Истомин-Дитя не дал.

* * *

Михаил Федорович,

Великий Государь и Царь всея Руси, Филарету Никитичу, Великому Государю и Патриарху всея Руси, написал:

Иногда силы оставляют меня, и ладно бы силы физические. Даже к нескончаемым болям в ногах можно как-нибудь привыкнуть. Душа, душа моя слабеет перед огромностью и жестокостью того, что принято называть будущим. А оно неумолимо прет на нас, превращаясь в настоящее и бурля в прошлом.

Вокруг трона так много людей с двойным дном, с ужасным прошлым, людей, готовых предать в любую минуту, хотя и поклявшихся служить нам до последнего вздоха…

Когда я думаю об этих людях, пытаясь проникнуть в их души, то чувствую себя человеком, стоящим на краю страшной бездны, которую Ономакрит называл chasma pelorion.

Вот тебе иллюстрация к моим сетованиям – отрывок из письма дворянина Костомарова, слова его горькие, правдивые и нежалостные: «В минуты собственной опасности всякий человек естественно думает только о себе; но, когда такие минуты для русских продолжались десятилетие, понятно, что должно было вырасти поколение своекорыстных и жестокосердных себялюбцев, у которых все помыслы, все стремления клонились только к собственной охране. Поколение, для которого, при наружном соблюдении обычных форм благочестия, законности и нравственности, не оставалось никакой внутренней правды».

Бездна, бездна, ужасная бездна…

* * *

Филарет,

Великий Государь и Патриарх всея Руси, Михаилу Федоровичу, Великому Государю и Царю всея Руси, написал:

Мне кажется, я хорошо понимаю, дорогой мой сын, что ты чувствуешь, когда говоришь о России как об ужасной бездне, потому что и сам нередко впадаю в уныние, думая о нашем будущем и о тех, кто идет к нему рядом с нами.

В такие минуты я припадаю к животворному источнику, открывая книгу пророка Даниила, который однажды во сне увидел четырех страшных зверей – львицу с крыльями, медведицу с клыками меж зубов, четырехглавого барса и самого ужасного зверя – высокомерного, десятирогого, с железными зубами, которыми он все пожирал и сокрушал.

И в том сне звери эти – великие царства Вавилон, Персия, Греция и Рим – пали, были уничтожены, уступив место царству пятому, вечному царству Христа.

И слезы набегают на глаза, когда читаю я у Пророка: «И во дни тех царств Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан. 2:44).

Нам не дано построить Царство Божие на земле, в непреображенном мире, но если мы забудем о Пятом Царстве, если перестанем стремиться к небесам, то не будет нам жизни и на земле.

При этом очень важно не вытоптать землю, засевая небо.

Это достижимо, если ни на минуту не забывать о своих грехах.

«Да не будете вы простыми сборщиками налогов», – написала в своем завещании Изабелла Кастильская. И эти слова звучат в моей памяти даже в те минуты, когда я читаю отчеты сборщиков налогов.

И еще в таких случаях я вспоминаю князя Пожарского.

Когда его обступали люди, которые приносили дурные известия, когда он слышал, что вот то-то не удалось, а там-то все рухнуло, князь Дмитрий Михайлович оставался невозмутим, а потом, всех выслушав, прищуривал свои рысьи глаза и говорил: «Работайте, братья».

И знаешь, как ни странно, становилось легче, и братья работали, преодолевая боль и слабости…

А чтобы вернуться из хаоса в космос, слушай музыку литургии, проникнись этой гармонией шаткой и глубокой, в которой почерпнешь скорее приятие мира, чем страх и боль. Это попытка выразить любовь, а не призыв к изменению мира. Погрузись без раздумий, покорись, стань частью симфонии, неужели не в этом цель жизни, ищущей покоя и воли?..

Хаос же – он ведь не только бездна, он – форма становления жизни, как утверждал Платон, словно провидевший нашу русскую жизнь, русских людей, которые, уж поверь моему опыту, всегда оказываются гораздо лучше, чем они сами о себе думают…

* * *

Окольничий Степан Проестев,

глава Земского приказа, Максиму Старостину-Злобе, сыну боярскому, губному старосте, приказал: