Мы, конечно, понимаем, что нельзя остаться в отеле навсегда и рано или поздно придется вернуться в Рим, к нашей обычной жизни, но у нас остается еще неделя на Красное море. Садимся на автобус и едем по однообразной пустыне. Игнацио мучается от боли в животе, таинственным образом возникшей за ночь; он весь посерел. С этого момента все катится под откос — надо было прислушиваться к знакам.

На Красном море я выбрасываю обратные билеты в Рим. Точнее, это происходит в фойе отеля «Шератон» в пригороде дайверского курорта Хургады, куда нас привозит такси, которое мы взяли на автобусной станции. Мы еле дышим от усталости: позади десять часов езды, главным образом стоя, по бугристой арабской пустыне. У стойки этого египетского оазиса, занимаясь обычными формальностями, я выгребаю содержимое из карманов куртки и вываливаю в ближайшую урну, избавляясь от ненужного мусора и хаоса предыдущего дня.

Лишь на следующий день, хорошо выспавшись, мы решаем приготовить вещи для возвращения в Каир и выясняем, что билетов нет. Закончив паниковать, начинаем звонить в итальянское и австралийское посольство в Каире и родителям Игнацио во Флоренцию — только почему-то никому в голову не приходит позвонить в авиакомпанию. Деньги у нас почти кончились, поэтому мы переезжаем из «Шератона» в обшарпанный отель «Шадван», где из дыр в стене с облупившейся краской торчат провода, и через несколько дней садимся на автобус до Каира. Нас утешает лишь одно: щедрые родители Игнацио купили нам новые билеты и ждут в аэропорту. Однако нам предстоит провести еще один день в Каире, и мы селимся в англо-швейцарском пансионе — дешевом отеле в грязной части города. И вот, когда мы сидим на продавленном матрасе и вгрызаемся в помидоры и хлеб, купленные на уличном лотке, я вдруг вспоминаю «завтрак султана», который мы ели всего две недели назад. Я сфотографировала Игнацио полуобнаженным на шикарной кровати в номере «Найл Хилтон»; за его спиной на изголовье из темного дерева выстроились золотые статуи фараонов. Постельное белье белоснежное, накрахмаленное, тележка у кровати застелена золотой льняной скатертью с аккуратными складками. Игнацио зачерпывает сахар из серебряной сахарницы. Тележка сплошь уставлена серебряной посудой и хрусталем, а рядом валяется моя небрежно скомканная салфетка.

Но по крайней мере у нас есть билеты домой.

Scalda piu l’amore che mille fuochi.

Ожог от любви сильнее, чем от тысячи костров.

Во Флоренции дни становятся короче; я готовлю на кухне, и меня постоянно тошнит. Хочется есть только вареные яйца. Тест на беременность оказывается положительным. Аборт, который мы оба считаем лучшим решением, проходит без последствий и быстро забывается. В тот же день я возвращаюсь домой; Игнацио преданно ждет меня. Я не испытываю ни чувства утраты, ни печали; напротив, меня переполняет ощущение невесомости и свободы. Кризиса удалось избежать, и мы возвращаемся к нашей спокойной, уютной жизни.

Я знакомлюсь с Раймондо, а позднее и с его женой; они вместе уже много лет. Раймондо рассказывает, что они с его милой Аннамарией познакомились на Понте-Веккьо, где он стоял с мольбертом и красками. Живопись — один из многочисленных его талантов; еще он играет на пианино и аккордеоне, знает много языков, как никто, умеет радоваться жизни, садовничает, работает официантом, поет, хорошо готовит и не дурак выпить. Он на десять лет старше Аннамарии и, как и Джанфранко, вырос в маленькой деревне в Умбрии. Аннамария, напротив, девочка из хорошей флорентийской семьи. У нее волосы до пояса, огромные печальные глаза за толстыми стеклами очков и целая коллекция чопорных туфель «Феррагамо» на плоском каблуке. Раймондо работает и живет во Флоренции, Аннамария преподает английский иностранцам в университете Перуджи и живет в маленькой квартире в доме на пригорке на одной из узких улиц в самой высокой части Корсо Ваннуччи[8]. Она говорит по-английски медленно и безупречно, с легким американским акцентом — наследие лет, проведенных в Гарварде, где она получала вторую (или третью?) ученую степень.

В день, когда Раймондо привел Аннамарию в ресторан, мы сразу же влюбились друг в друга. После разрыва с Джанфранко, подлечив душевные раны и успокоившись в деревне, я поехала в Перуджу — села на автобус и отправилась к Аннамарии. За неделю, что я провела у нее, мы обе потолстели на пять килограммов из-за ежевечерних посиделок с сыром и вином, во время которых я изливала ей свою печаль, с радостью переходя на английский к концу вечера. Аннамария и Раймондо — мои незыблемые столпы, герои самой романтической истории, которую я знаю. Двое людей, так фантастически непохожих друг на друга, чья любовь выдерживает и долгие разлуки, и ничего не значащие измены. Они сами странная пара, и, быть может, именно потому не моргнув глазом принимают наш странный союз с Игнацио.

Перемены в моей жизни знают, когда обрушиться на голову. Я вроде бы сама контролирую свою жизнь, но слишком уж позволяю себе плыть по течению, а иногда настолько погружаюсь в покой, что лишь радуюсь очередной встряске. Через год мы с Игнацио — кто бы мог подумать — становимся почти как старая семейная пара.

А потом Раймондо осуществляет свою давнюю мечту: покупает ресторан в Перудже; наконец-то Раймондо сможет быть рядом с Аннамарией постоянно. Он предлагает долю в бизнесе Игнацио, и тот соглашается. После многочасовых обсуждений и дебатов я тоже соглашаюсь уйти из ресторана, где у меня нет перспектив, переехать в Перуджу и искать работу. Я понимаю, как много поставлено на карту и что наш переезд изменит природу наших с Игнацио отношений, в которых меня в последнее время многое начало беспокоить. С прекрасным мальчиком, которого я заманила в свои сети, произошла разительная перемена: он стал уверенным мужчиной, который курит «Мальборо» одну за другой и отращивает бородку. Он едет в Перуджу налаживать дела вместе с Раймондо и подыскивает нам квартиру на виа Делициоза[9]— разве может не понравиться улица с таким названием? Через месяц, официально оформив свой уход из ресторана, я собираю вещи на виа Гибеллина, отдаю на хранение коробки с книгами и летнюю одежду родителям Игнацио, сажусь на поезд и еду к любимому.

Non tutte le ciambelle escono con il buco

Не в каждом пончике есть дырочка[10].

Узкие наклонные улицы Перуджи на ветру превращаются в воронки, а каменные городские стены словно задерживают и распространяют холод. Этой зимой не так холодно, как прошлой, когда передовицы «Ла Национе» украшал снимок монахинь, катающихся на лыжах по римским улицам, а миллионы гектаров драгоценного винограда померзло и погибло. Ветер загоняет мужчин в пальто и женщин в шалях в бар «Сандри». Все смеются, громко болтают; бариста наливает в кофейные чашки струи густого вспененного молока. Воздух пропитан сложным ароматом ванили, горячих пирожных, молотого кофе и «Фенди». Кто-то по ошибке уносит чужой зонтик и спешит вернуть его со словами извинений; все посетители вдруг оказываются вовлечены в инцидент и предупреждают остальных, чтобы те следили за своими зонтами. На моем капучино пенка в форме сердца, а потрясающей красоты женщина средних лет в необыкновенных очках за баром протягивает мне булочку с джемом, завернутую в салфетку.