Какой-то остряк назвал этот мини-спектакль па-де-де «День Благодарения» в исполнении жареной индейки и Майка ван Бурена. Особую прелесть номера составляло то, что «танцор», артистически и в лихом темпе орудуя ножом и вилкой, не прекращал болтать и балагурить.

Сейчас он обращался к матери Энди:

— Поскольку я сам в прошлом работал на телевидении, то могу, как бывший профессионал, в полной мере оценить, до какой степени вы блестяще держались во время съемок. От вас исходил такой покой, такая царственная сила и уверенность в себе — прямо ух!!!

— Спасибо, — сказала Розмари.

— Вы искренняя и чистосердечная, и это бросается в глаза. Искренность и чистосердечие — что может быть прекрасней в женщине?

— А в мужчине это недостатки? — лукаво спросила Розмари.

— Ну вот! Вы вдобавок еще и остроумны! — хохотнул ван Бурен, проворно работая ножом и большой вилкой. — Остроумие — еще одна черта, которую я ценю весьма и весьма высоко!

— Розмари, дорогая, — обратился к ней Роб Паттерсон.

Она повернулась к проповеднику, который вполголоса продолжил:

— Энди проявил такую трогательную деликатность по отношению ко мне. Типичный пример его безмерного великодушия и доброты. Этот эпизод навсегда останется в сокровенном уголке моей памяти, предназначенном для наилучших воспоминаний!

Она ответила дружеской улыбкой и поблагодарила проповедника за добрые слова о сыне.

— Иногда, Розмари, — струилась дальше вкрадчивая речь Паттерсона, который как бы от избытка чувств возложил свои длинные пальцы на кисть ее правой руки, — иногда мне кажется, что Энди даже слишком великодушен и добр. Многие, увы, пользуются мягкостью его сердца. Взять хотя бы ярых атеистов — их отношение к зажжению свечей. Надеюсь, вы не разделяете непомерной терпимости вашего сына. По-моему, ни в коем случае нельзя потакать им — их позиция возмутительна! Я полагаю, что в этом вопросе прав Майк ван Бурен — ярых атеистов надо попросту принудить, дабы они не испортили праздник всему человечеству!

Розмари уже слышала толки о ярых атеистах по телевидению, да и сын говорил что-то ироническое об атеистах-параноиках. О свечах было упомянуто в одном из рекламных роликов «БД», однако она тогда не вслушивалась. Словом, она понятия не имела, на что намекает Роб Паттерсон. А надо было как-то отвечать…

Розмари украдкой стрельнула глазами направо-налево — в поисках помощи. Однако Великий Психоманипулятор был занят разговором с Великим Индейхоразрезателем.

Ее выручила соседка Паттерсона. Женщина кокетливо хлопнула его по руке и капризно сказала:

— Полноте вам. Роб! Опять вы взялись громить ярых атеистов. Вы забываете, что нынче День Благодарения, а не проклятий и сарказмов. Ведь я права, Розмари? По словам Энди, несколько тысяч свечей не сделают погоды и самые тупоголовые атеисты вольны вытворять, что им угодно. Они не испортят всеобщее торжество. Раз сам Энди так говорит — для меня этот вопрос закрыт… Ах, Розмари, душечка, я полагаю, вас так и распирает от гордости за сына!

Тут соседка Паттерсона сделала короткую паузу, вздохнула и простодушно прибавила:

— А у нас с Мерлем растут оболтусы — благословляем небеса, если они продержатся в одной школе два года подряд!

— Энди, тебе не трудно передать мне сельдерей, — попросил Марк Мид, отлипая от своей хорошенькой соседки слева, к которой его влекла неведомая сила.

Во время возникшей паузы Розмари встретилась глазами с Джо, сидевшим в дальнем конце стола. Он едва заметным движением пальцев послал ей привет.

Розмари улыбнулась ему и шевельнула пальцами в ответ.

Джо тоже выглядел очень привлекательно в традиционном наряде республиканцев. Он чуть рассеянно слушал соседку, миссис Луш Рамбо, и солидно кивал головой.

— Ах ты, черт! Проклятье! — вдруг взревел хозяин дома и выронил нож. Из порезанного пальца на светлую грудку индейки закапала кровь.

Розмари вздрогнула всем телом и поспешно протянула ван Бурену полотняную салфетку.

Как только Энди плюхнулся на сиденье лимузина, Розмари привалилась к нему и положила голову на плечо сына.

— Уфф!!! Как же я устала! Как же я объелась! — весело запричитала она.

Ей было неловко признаться, что она и выпила чересчур много. Голова изрядно кружилась. Но было ощущение исполненной трудной работы — она обошла все подводные камни в разговорах, не перепутала ни одного имени и вроде бы ни разу не выказала себя дурочкой.

Энди ласково обнял ее и, посмеиваясь, легонько тряхнул.

— Ах, моя бедная малышка, — сказал он, осыпая поцелуями маковку ее головы, — солоно тебе пришлось среди этих надутых индюков и болтливых индюшек. Спасибо за мужество, большое спасибо. А кормят у ван Бурена недурственно. Какие блюда, какие подливки? Да и сервировка — ого-го?

Розмари замычала что-то в ответ, потом выпрямилась и заглянула сыну в глаза.

— Я сошла с ума, — сказала она, — или ужин действительно был затеян как почти точная копия картины Нормана Роквелла?

Энди округлил глаза, потом хлопнул себя по лбу.

— Да! Да! — воскликнул он. — Вот почему мне все время казалось, что я где-то это видел! Ты совершенно права. Кругом сказочная белизна — и пятна неказистых, но внушительных бокалов…

— Ты вспомни еще синее платье Брук и ее белый передник! Насколько я помню, у Роквелла тоже есть подобная женская фигура. Нас прелестно разыграли!

Они еще посмеялись над милой выходкой ван Буренов и устало затихли. Машина на огромной скорости неслась вперед, приятно покачивая пассажиров.

Мимо летели придорожные огни, порой почти сливаясь в горизонтальные полосы.

— О, кстати! — вспомнила Розмари. — Насчет свечей. Я в каком-то ролике слышала упоминание, но не разобралась…

— Это один наш проект, довольно большой, — пояснил Энди. — Расскажу попозже… Послушай, тебе не показалось, что Марк Мид — педик?

— Показалось. Хотя он вроде бы усиленно обхаживал и тискал свою соседку слева.

— В промежутках он кокетничал и заигрывал со мной. У меня уши распухли от его комплиментов.

— За мной тоже ухаживали, — со смехом заявила Розмари. — Ван Бурен весь вечер осыпал меня комплиментами, даже неловко было перед его женой. Я, оказывается, и чистосердечная, и искренняя.

— Это не лесть, а чистая правда.

— Да какая там правда! — вздохнула Розмари. — Весь мир обманываю перед телекамерами.

— Послушай, мы же договорились: если тебе претят интервью, Диана Калем сумеет изящно отфутболить любых журналистов и избавит тебя от бремени общения с прессой.

— А как быть с другими людьми? Ведь с кем-то мне придется общаться.

Энди промолчал.

Отвернувшись друг от друга, они безмолвно смотрели на проносившийся за окнами пейзаж.