– Когда у меня будет муж, – сказала она, в очередной раз откусывая огурец, – то он будет у меня как шелковый. С первого дня научу его мыть посуду и помогать на кухне. Чтобы он был белоручкой, как твой крокодил? Никогда!

– Назар не белоручка, – возразила Вероника. – Наоборот, у него золотые руки. Просто у нас разделение труда.

– Ага! – Кира рассмеялась. – Ты – туда, – она показала пальцем в направлении плиты, – а я – туда! – махнула рукой в сторону телевизора.

– Почему ты так не любишь его?

– Честно? – Кира отложила вилку в сторону. – Сама не знаю почему. Но сердцем чую, что в его душе живет червь. Знаешь, вот как яблоко может быть обманчивым. Внешне оно и красивое, и спелое, а откусишь – внутри червивое. Такой же и твой Назар. Слишком он правильный, а я не люблю таких. Лучше бы он был немного отчаянным, немного тюфяком, немного выпивал и не слишком умный. А вот такие, как он, чересчур правильные, меня напрягают. Что он, слепой совсем? Не видит, что тебя тошнит на кухне, что тебе уже трудно двигаться, не то что его обслуживать? Неужели он не может сварить суп? Образование не позволяет? Или руки не хочет пачкать? Я прихожу готовить ему только ради тебя. Кстати, что приготовить?

Когда все дела в кухне были закончены, Вероника глянула на часы. Была почти полночь. Хорошо, что завтра у нее нет первой пары, можно понежиться в постели до девяти. Кира заявила, что студенту один день прогулять занятия не грех, и подруги пошли в спальню.

– Можно, я буду спать с тобой? – спросила Кира. – Почему-то вспомнилось, как нас отправили в пионерский лагерь.

– Это был один-единственный раз, – улыбнулась Вероника, расстилая постель. – Мы так ревели, что у бедных родителей навсегда отпало желание посылать нас туда.

– Мы ложились спать на свои кровати, а утром воспитатели находили нас в одной постели, – сказала Кира, и подруги рассмеялись.

…Веронике приснился ужасный сон. Она играла с белокурым мальчиком, но ребенок не хотел брать игрушки, которые она давала ему, и все время плакал. Вероника взяла его на руки, расцеловала розовые щечки, вытерла платочком слезы. Пытаясь утешить ребенка, она говорила ему ласковые слова, но он не мог успокоиться и показывал куда-то пальчиком. Вероника поставила его на землю, взяла за руку.

– Веди, куда ты хочешь, – сказала она мальчику.

Он побежал, потащив ее за собой.

– Не так быстро, малыш, – попросила она, чувствуя, что большой живот мешает ей двигаться.

Однако ребенок так сильно сжал ее руку, что Веронике стало больно. Она попыталась высвободиться, но рука ребенка, казалось, превратилась в металлические клещи. Мальчик так быстро побежал, что она не удержалась, упала и закричала от страха:

– Что ты делаешь?! Отпусти!

Но ребенок еще сильнее потянул ее за собой по земле. Вероника поднималась, бежала изо всех сил, снова падала, а цепкая маленькая рука тянула ее дальше, на высокий холм. На вершине ребенок отпустил руку и указал пальчиком на яму.

– Там, – произнес мальчик, не шевеля губами.

Вероника со страхом заглянула в вырытую в земле пропасть. Она была темной и глубокой.

– Что там? – спросила она.

Мальчик молча протянул ей фонарик. Вероника стала на корточки, включила фонарь. Яркий луч прорезал темноту, освещая что-то на самом дне ямы. Вероника наклонилась ниже, пытаясь разглядеть, что там. И вдруг она четко увидела свою маму, лежавшую на земле с закрытыми глазами и сложенными на груди руками, как у покойника.

– Мама! – дико закричала Вероника, и в тот же миг мальчик столкнул ее в темноту пропасти.

Вероника проснулась. Сердце безумно колотилось, на лбу выступил пот. Рядом мирно сопела Кира. От того, что кто-то был рядом, Вероника немного успокоилась. За окном уже серело, и она не стала включать настольную лампу, тихонько встала и пошла на кухню попить воды. Когда она проходила мимо стоявшего в коридоре телефона, тишину разорвал резкий звонок. От неожиданности Вероника вздрогнула всем телом. Находясь под впечатлением от тревожного сна, она нервно схватила трубку и почти закричала, предчувствуя недоброе:

– Алло!

Звонила Кирина мама.

– Вероника, ты только не волнуйся, – сказала она.

– Что?! – ослабевшим, каким-то чужим голосом спросила Вероника. – Что случилось?

– Твоей маме стало хуже, но ты не волнуйся…

– Что с ней? – едва выдавила из себя Вероника.

– Приезжай. У нее повторный инсульт.

Веронику будто ударили обухом по голове. Все вокруг потемнело, закружилось, и земля поплыла из-под ног. Она бы упала, если бы Кира не поддержала ее.

– Пей! – будто сквозь стену, откуда-то издалека услышала она голос подруги.

Вероника сделала пару глотков воды с каплями валерьянки, отдышалась. Она позвонила Назару, и тот сказал, что через два часа будет у дома на машине.

– Я поеду с тобой, – заявила Кира тоном, не терпящим возражений. – Я не могу оставить тебя в таком состоянии.

– Помоги мне собраться, – попросила Вероника.

…За всю дорогу Вероника не вымолвила ни слова. Была будто в прострации. Из головы не шел приснившийся кошмар. Когда подъехали к дому матери, Вероника все поняла без слов. Калитка и двери дома были открыты настежь, по двору сновали чужие люди, а у входа стояла Ульяна в черном платке…

Было утро 1 апреля. Казалось, что после зимы и затяжной весны природа внезапно проснулась, сообщив об этом резким потеплением. На деревьях набухли почки, ярко-зеленый травяной ковер покрыл все вокруг, где только было место. Весна уверенно ворвалась живым свежим ветром, пронеслась по улицам, заглянула в городские переулки и легким дуновением проникла в открытую форточку палаты № 2, где на кровати лежала измученная родами Вероника.

Она не замечала ни изменений в природе, ни любопытной синицы, заглядывавшей в окно, ни тарелки с манной кашей, которую поставила на тумбочку санитарка. Вероника не хотела никого видеть. Она даже не подошла к окну, когда услышала голос Назара, который долго, но напрасно звал жену. Ей было безразлично, какой сегодня день, который час и как выглядит ее первенец. С внезапной смертью матери что-то оборвалось внутри, словно сломался стержень, державший ее до сих пор. Сама жизнь потускнела, мир утратил яркие краски, оставив только серость и непреодолимую душевную тоску…

На похоронах матери у Вероники начались схватки. Она мужественно держалась, пока на свежий могильный холм возлагали венки, и только после этого согласилась, чтобы Назар отвез ее в местный фельдшерско-акушерский пункт. Игнат Максимович осмотрел Веронику и определил, что начинаются роды, хотя до срока оставалось еще две недели.

– Что поделаешь, голубушка, – вздохнул он, – так устроена жизнь, она перечеркивает смерть. Один уходит, чтобы освободить место другому. Будем рожать на родине?