Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Царь засмеялся, кивнув на сонную физиономию Петра:
— Братец-то твой и хлеб жует, и здоровье бережет.
Еремеев в это время позвал Антипа:
— Нынче мы с тобой разойдемся и почнем враз тягаться наперегонки.
— Штой-то, чего для? — недоумевал Антип.
— Не твово ума дело, — ответил вполголоса Кузьма, скосив глаз на переговаривающегося царя. — Как махну тряпицей, подымай, стало быть, парус, и во-он туда, до той косы пробежимся. Тебе-то за мной не угнаться. Но ты делай, как велят, для потехи, стало быть.
Карбас и лодка разошлись, и голова крикнул:
— Начинай!
Антип, прищурившись, поглядел на парус и, чуть подвернув кормило, легко понесся вперед. На карбасе замешкались. Царь переложил кормило слишком резко, карбас развернуло, и он встал. Было слышно, как, крякнув, Еремеев полез к мачте, перемахнул парус на другой борт и сам взялся за кормило. Спустя полчаса карбас нагнал лодку, и Петр помахал Апраксину. «А все же мы тебя поначалу обставили», — ухмыльнулся довольный Федор.
Потом гонялись еще в обратном направлении, к устью Трубежа. Поглядывая на пристань, Федор крикнул на карбас:
— Поснедать бы надо!
— А ты сухариком закуси! — крикнул Петр.
Антип вытащил из закоулка холщовую котомку, развязал ее, вынул ржаной сухарь, протянул Федору:
— Угощайтесь сухариками.
Федор запустил руку. Антип кинул мешок Петру и Скляеву, достал откуда-то тряпицу, в ней оказалась вяленая рыбешка.
— Откуда сие? — удивился Федор.
— На озерке всякое могет стрястись: то ли мга какая найдет, то ли буря взыграет, занесет куда на десяток верст. Надобно впрок завсегда хлебушко ли, рыбку вяленую в припас иметь.
Карбас между тем двинулся вперед, к дальнему берегу озера, к Веськову, и Антип направил лодку вслед на ним. Еще не раз ложились оба судна на параллельные галсы, стараясь обогнать друг друга. Солнце пекло, но встречный ветер приятно освежал лицо и грудь. Сначала Еремеев, а вслед за ним и все остальные скинули рубахи. Оголенные до пояса мужские тела как-то сглаживали своим естеством разницу в сословном положении.
Глядя на мускулистую и жилистую фигуру Антипа, Федор посматривал на свое гладкое, чуть дрябловатое тело, переводил взгляд на дебелую грудь Петра. «Всуе человеки все равны, в чем пришли, в том и уйдем, но Антипка хотя и смерд, а нас с братцем за пояс заткнет. Да и Федосейка, сразу видать по стати, черной работы не чурается».
Словно угадывая мысли Федора, с карбаса на повороте Петр крикнул:
— Телеса-то не по годам жирком заплыли.
Непривычно было видеть его долговязую фигуру обнаженной до пояса, а мускулистый торс выказывал недюжинную силу.
В это время ветер внезапно стих, паруса разом обмякли, и карбас и лодку едва заметным течением дрейфовало от берега. Вокруг стало непривычно тихо, лишь слышались крики чаек, сновавших всюду над озером в поисках пищи. Утомленные и разморенные жарой, люди примолкли, укрылись под парусами. Федор потрогал опаленную переносицу:
— Слыш-ка, Петруха, никак, нос облазит?
— Будет тебе все выставляться, — засмеялся брат, — посиживал бы в холодке.
На карбасе тоже переговаривались:
— Слышь, голова, — потянулся до хруста царь, — а чтой-то поясницу ломит?
Петр, морщась, боком сполз с кормового сиденья и примостился на днище.
— То, государь, с непривычья, пообвыкнется, коли «утеху» не оставишь. — Лукаво улыбаясь, Кузьма зачерпнул ладонью воду, смочил шею, волосы.
Глядя на Петра, Апраксин вытянул затекшие ноги, с наслаждением пошевелил пальцами и прикрыл глаза в дремоте…
На пристани царь сразу дал понять, что новые страсти охватили его неудержимо и надолго. Истомленного ожиданием воеводу Собакина сразу засыпал вопросами:
— Сколь в Переславле плотницких, кузнецких умельцев, есть кузня?
Собакин утвердительно кивнул:
— Имеется, государь, три кузни да в Веськове четвертая.
— Где тот умелец, што лодьи проворит?
— Здеся, государь. — Собакин оглядел стоявших поодаль рыбаков, крикнул: — Фролка! Подь сюды.
Семеня босыми ногами, подошел кряжистый мужик, низко поклонился. Прошлой осенью вернулся Фрол Синев из Соловецкого монастыря, три лета промышлял с ватагой в Студеном море на стругах да карбасах.
— У монахов там подель на Соловках, государь великий, — бойко рассказывал Фрол, — ладят там суда, снаряжают; после промысла почин судам разный производят, конопатят, смолят.
— Сам этим делом владеешь? — Петр по-доброму смотрел на артельщика.
— Всем помалу, государь великий, у архангелогородцев перенял на Соломбале, что видел. Умельцев там немало, ремесла свои в тайне не держат. — Погладил бороду. — Не один я здесь, государь великий, вон Пронька Скобеев тож по конопатному делу, смольщик добрый, справный.
— Добро. — Петр глянул на Апраксина. — Вели, Федор, список дать немедля всех умельцев тутошних по плотницкому делу, кузнецов. — Кивнул на Фролку: — Да наиначе всех по корабельному ремеслу. А что, Фролка, будем суда ладить?
— На Соловки сбираться? — От неожиданности Фрол смутился.
— Нет, брат, не угадал. Здесь, — царь ткнул пальцем в озеро, — на Плещеевом будем суда ладить.
Фрол недоуменно глянул на царя, шутит, что ли.
— Нонича и приступим, как кумекаешь, сподобим? — в упор спросил Петр.
Еще не пришедший в себя Фрол покачал головой:
— Дозволь, государь великий?
Царь кивнул.
— Мужики бают — не берись лапти плести, не надравши лыка. Из чего ладить-то, лен надобен, досья, да чтоб сухи были.
— Ну, то не твоего ума, все будет, а сейчас пошел.
На съезжей царь говорил воеводе как о деле решенном:
— Суда будем у тебя на озере ладить, воевода, место присмотри. Того для перепиши всех умельцев по этому делу, подобных Фролке. Тот список выдашь Федору Апраксину. Размысли, откуда мужиков приписать, плотницких людей особливо сыскать. И где пильные досья брать.
Собакин почесал голову:
— Дозволь, государь великий. Надобно десятины лесные сперва нарезать. Досья-то тесать придется али на козлах, меленок-то пильных в округе нет.
— Худо, — нахмурился Петр, — а ты поразмысли, поутру доложишь.
Апраксин слушал царя, улыбаясь про себя. Давно уразумел, что в том разгорается пламень новой затеи — водяной. Да уж больно круто берет, все враз… А впрочем, комнатный стольник за семь лет привык ко всяким чудачествам. Одно знал Федор твердо — царь хотя и молод, но затеи свои всегда до ума доводит.
В монастырь отправился пешком. В охотку было пройтись, размяться после многочасья сидения на карачках в лодках. С непривычки ныла спина. В слободе у многих изб, что протянулись вдоль берега, стояли мужики, низко кланяясь. Из-за палисадов виднелись бабьи платки.