помутившимся рассудком. – Анна указала на бумаги, лежащие на полу. – Посмотрите сами. Я проверила эти страницы. Больше вынести мне не под силу.

Мадам Шмалёр наклонилась, придерживая рукой заколотые волосы. Она собрала страницы и осмотрела их.

– Откуда эти черные линии? – спросила хозяйка дома.

– Я собирала эту грязь кочергой, – объяснила Анна. – Прошу вас, мадам. Поговорите с детьми. Если они спрятали и другие истории, нужно их найти, иначе мои уроки будут напрасны.

Мари-Александрин Шмалёр поднесла кипу бумаги ко рту и подула на нее. Вытащив из платья кружевной платок, она осторожно коснулась им верхнего листа. К тонкой белой ткани пристала сажа.

– Что вы делаете? – спросила Анна.

– Пытаюсь очистить тексты. Я пришла из-за них. Я читаю истории Дюма каждый вечер перед сном. Сегодня я пошла за вырезками, а комод оказался пуст. Жан рассказал мне, что газеты у вас. Где остальное?

Глава 10. Париж, дом семьи Шмалёр, ноябрь 1851 г.

Ветер поднимал зыбь на лужах и трепал кроны деревьев. Анна еще раз прищурилась из-за капель дождя на очках и посмотрела на дом Шмалёров. Столько всего произошло с тех пор, как мадам Шмалёр обнаружила, что ее любимые истории стали добычей огня. Анна громко отстаивала свою правоту, а после в ярости покинула дом Шмалёров. Она побывала у жандармов и у цензоров. Она призвала к ответу самого Дюма в его проклятом шато и в конце концов столкнулась со своим собственным прошлым – в образе магнетизёра Этьена Леметра. Теперь Анна снова стояла перед домом Шмалёров, и ей казалось, что она никогда его не покидала.

Лоран, слуга, впустил Анну и Иммануэля. В коридоре с изогнутой лестницей царила тьма. Лишь через открытую дверь слева падал свет цвета переспелых апельсинов. Анна сказала Иммануэлю ждать и сама подъехала к двери. Комната за ней была оклеена красными шелковыми обоями. Фисгармония[32] ждала музыканта. На потолке на четырех серебряных цепочках висела лампа из красновато-коричневого стекла. Мари-Александрин и Олаф Шмалёр сидели в зеленых креслах и читали: она – книгу, из которой торчали четыре закладки, он – газету. Это был «Мушкетер».

Анна остановилась на пороге и, чтобы обратить на себя внимание, тихо постучала о дверной проем. Мадам Шмалёр опустила книгу. Ее муж сложил газету так быстро, как будто уже давно ждал этой минуты.

– Где вы были? – тоном судьи спросила хозяйка дома.

– У меня были неотложные дела, – сказала Анна. – За пределами Парижа.

– Жан и Анриетта пропустили урок, – продолжила Мари-Александрин. Ее губы казались потрескавшимися. Захлопнув книгу, она положила ее на колени. – Потому что их учительница не явилась.

– Извините меня, – сказала Анна. – Но это дело касалось и детей, и…

– Приходила полиция, – прервал ее Шмалёр. – Жандармы спрашивали, проживает ли здесь дама по имени Анна Молль. По их словам, вчера вечером к ним в участок заходила молодая женщина, чтобы дать показания против Александра Дюма. Господа из жандармерии хотели проверить данные этой дамы. Представляете, какие пойдут разговоры?

Анна почувствовала глубокий стыд.

– Я не знала, что служащие поднимут такой шум, – сказала она.

Анна положила руки на колеса инвалидной коляски. Ей захотелось выехать из комнаты, но она сдержалась.

– А я не знала, что мы привели к нам в дом молодую даму с бредовыми идеями, – продолжила мадам Шмалёр.

– Я пойду к соседям и все объясню, – предложила Анна.

– Чтобы слухи расползлись еще больше? Об этом не может быть речи. Но вы могли бы объяснить, что сделали дальше, – прошипела мадам Шмалёр.

Анна зажала язык между зубами. Выходит, Шмалёры знают и об ее визите в цензурное ведомство. Она надеялась, что Олаф Шмалёр ее поддержит. Но хозяин дома, наклонившись вперед, сидел на краю кресла и разглядывал свои сцепленные ладони.

– Вы молчите. Тогда я расскажу историю до конца сама. Вы подали жалобу на месье Дюма в цензурное ведомство. И даже это вас не удовлетворило. Вам хотелось видеть, как жертва истекает кровью, и вы досаждали цензорам до тех пор, пока те не отвезли вас домой к этому чудесному человеку. А там вы…

– Я знаю, что я сделала, – громко сказала Анна. – Все это было на благо ваших детей.

Она подъехала вплотную к Шмалёрам. Хозяйка дома вжалась в кресло. Анна взяла книгу у нее с колен и «Мушкетера» со столика, покрытого красным войлоком.

– Успокойтесь. – Анна отодвинулась назад. – Я поехала к месье Дюма, потому что он попирает литературу. – Графиня подняла книгу и газету. – Он уничтожит все, чего писатели достигли за столетия. Он пишет не для того, чтобы нести людям свет, а чтобы обогатиться. Для него книги – не более чем товар.

Она бросила книгу и газету, и те с хлопком упали на паркет.

– Прежде чем вы меня уволите, позвольте мне дать вам один совет. Если истории Александра Дюма и впредь будут сопровождать Жана и Анриетту на жизненном пути, то ваших детей ждет сомнительное удовольствие. Они познают учащенное сердцебиение одинокого читателя и нежную слезу одинокой читательницы, но не почувствуют, каково это – быть в надежных руках в великой общности человеческого разума.

– Видишь, Олаф? – Голос мадам Шмалёр задрожал от удовольствия. – А я говорила тебе, что немцы смотрят на французов свысока. – Она вскочила и подняла книгу, оставив газету на полу. Выходя, хозяйка тихо сказала: – Проследи, чтобы эта дама сегодня же покинула наш дом.

Когда мелкие шаги Мари-Александрин стихли, Олаф Шмалёр откинулся в кресле, как срубленное дерево. Его руки тяжело опустились на ручки кресла.

– И что мне теперь делать?

– Ничего, – сказала Анна. – Я уйду сама. Тогда вам не придется меня увольнять, а ваша жена все равно будет довольна.

– Позвольте мне хотя бы выплатить вам жалованье за три месяца, – сказал он. – На обратный путь.

Деньги Анне бы не помешали. В кошеле у нее оставалось всего двести франков. Однако она покачала головой.

– Я не могу этого принять, – сказала она. – Потому что пока не собираюсь возвращаться в Карлсруэ.

– Куда же вы направитесь?

Анна задумалась о том, что могла бы рассказать Шмалёру, и решила ответить расплывчато.

– У меня остались нерешенные дела в Париже. Произошедшее здесь вернуло меня на путь, на который я должна была вступить еще десять лет назад.

– Я не понимаю вас, графиня.

– А я от всего сердца желаю, чтобы вам никогда и не пришлось этого понять. Вот что: я бы хотела забрать газету. Вы не возражаете?

Подняв издание, Шмалёр отдал его Анне.

– Спасибо, – сказала она. – Прощайте, месье Шмалёр.

Анна покинула комнату, несколько раз толкнув колеса. Шмалёр не пошел