К западу на ведущей к городу более широкой дороге был виден фургон фрей Мак-Адам. На севере за последними, домами долина тянулась еще мили и мили, а затем упиралась в грандиозную стену, теряющуюся вдали. Шэнноу достал зрительную трубку и осмотрел стену. Она выглядела массивной, и даже на таком расстоянии он различил цветы, растущие в щелях между ее огромными плитами, и узоры лишайников на них. Он посмотрел выше, стараясь разглядеть чудеса за стеной, но увидел лишь плывущие по небосводу белые облака. Повернувшись в седле, он навел трубку на фургон. Фрей Мак-Адам сидела на козлах, – он увидел ее волосы цвета золотого меда и правую ногу, прижатую к тормозу. Дети шли сзади, ведя на поводу лошадь. До города они должны были добраться намного раньше него. Он посмотрел на дома внизу – по большей части деревянные (бревенчатые или обшитые тесом), но в восточных кварталах виднелись каменные здания в несколько этажей. Единственная широкая улица тянулась шагов на пятьсот, а затем упиралась в дома, тянувшиеся с севера на юг. Городок, казалось, процветал – всюду были видны стройки. За городком простирался луг, усеянный большими и малыми шатрами, и Шэнноу насчитал не один десяток костров для приготовления ужина. Сюда съезжались семьи из других краев, и вскоре в Долине Паломника должен был вырасти настоящий большой город.

Шэнноу взвесил, не объехать ли город стороной, чтобы сразу же направиться к стене и дальше. Но его конь нуждался в отдыхе, а сам Иерусалимец словно уже сотню лет не спал на кровати. Он потер подбородок, представил себе лохань с горячей водой, чтобы неторопливо смывать дорожную грязь, и ощущение бритвы, скользящей по щеке. Да и его одежду уже давно не мешало бы почистить, а подметки сапог протерлись почти до дыр. Он еще раз бросил взгляд на фургон, но уже не увидел ни золота волос его хозяйки, ни ее ноги, прижатой к тормозу.

Ошир с трудом опустил свое раздавшееся бесформенное тело в широкое кресло. Сидеть было мукой – мышцы спины теперь растягивали по-иному, чем прежде. Он встал и устроился на полу, глядя на Черную Госпожу, точно статуя застывшую за большим письменным столом. Глаза ее были закрыты, дух покинул тело. Ошир знал, куда она улетела: она была в глубине мазка его крови на кристалле в середине стола. Ошир не пошевельнулся, пока Шрина не потянулась и не открыла глаза. Она негромко выругалась.

– Не будь нетерпеливой, – сказал Ошир. Темнокожая женщина с улыбкой оглянулась на него.

– Время убегает от меня, – ответила она. – Как ты себя чувствуешь?

– Не очень хорошо, Шрина. Теперь я знаю, что испытывал Шэр-ран… и почему он ушел. Может быть, и мне следует уйти.

– Нет! Я не желаю этого слышать. Я уже почти у цели, Ошир. Я знаю, знаю! Мне осталось только установить, почему дочерние молекулы отклоняются от нормы. Этого не должно быть. Это противно природе!

Ошир усмехнулся:

– Дорогая моя, разве мы все не противны природе? Было ли соизволение Бога на то, чтобы лев ходил, как человек?

– Я недостойна обсуждать Божьи цели, Ошир, но ваша генетическая структура была изменена сотни лет назад, и вот теперь происходит регресс. Несомненно, должен существовать способ остановить его!

– Но я ведь это и имел в виду, Шрина! Может, Богу угодно, чтобы мы стали такими, какими Он сотворил нас?

– Мне не следовало открывать тебе правды, – прошептала Шрина.

Его золотисто-карие глаза впились в ее темное лицо.

– Мы оставили всех прочих наслаждаться их мифами, но лучше, чтобы я знал правду. Боже Великий, Шрина! Я лев! Мне следовало бы бродить на мягких лапах по лесам и горам. И так будет!

– Ты родился человеком, – настойчиво сказала она, – и ты вырос человеком, Ошир. Чудесным человеком. Ты не предназначался для того, чтобы рыскать по дебрям. Я знаю, это так.

– А Шэр-ран предназначался? Нет, Шрина. Ты замечательный ученый, и тебе дороги деенки. Но, по-моему, твои эмоции подчиняют себе твой интеллект. Мы всегда считали себя Избранными. Мы видели статуи в городах и верили, что некогда Человек стоял ниже нас. Возможно, правда менее приятна, но я могу жить с ней. Закон Единого не нарушится, если Ошир станет львом.

– И если не станет, он тоже не будет нарушен, – возразила Шрина. – Кто-то давным-давно начал экспериментировать с хромосомной инженерией. О причине я могу только догадываться, но у некоторых видов цепи жизни были изменены с полным успехом – до настоящего времени. Что могло быть сделано тогда, может быть сделано и теперь. И я найду способ обратить процесс вспять.

– Медведи все регрессировали полностью, – напомнил он. – Волчецы вымирают. И разве ты не давала Шэр-рану такого же обещания?

– Будь ты проклят! Да, давала. И дам его следующему, и следующему, пока это не станет правдой. Ошир отвел глаза.

– Прости меня Шрина. Не сердись.

– Господи, я не сержусь на тебя, дорогой. Я сержусь на себя. У меня в голове есть все нужные книги, все знания. Но ответ мне никак не, дается.

– Отвлекись на время. Погуляй со мной. – Не могу. У меня лишней минуты нет.

Ошир с трудом поднялся на ноги, его огромная голова наклонилась набок.

– Мы же знаем, что утомленный ум ответов не находит. Пойдем! Погуляй со мной по склону.

Он подал ей руку, втянув когти, которые непроизвольно вылезли из чехольчиков, недавно образовавшихся в кончиках его распухших пальцев. Она погладила его черную гриву и нежно поцеловала.

– Хорошо, только недолго.

Они прошли через шпалеры статуй в вестибюле и вышли на яркий солнечный свет, заливавший расположенные террасами сады. Ошир остановился у длинной мраморной скамьи и вытянулся на ней во всю длину. Шрина села рядом и положила его голову себе на колени.

– Расскажи мне еще раз о Падении.

– Каком?

– Про катастрофу, которая уничтожила Атлантиду, про ту, с Ковчегом.

– С которым Ковчегом? В Межвременье существовало более пятисот легенд о Всемирных Потопах. Индейцы хопи, арабы, ассирийцы, турки, скандинавы, ирландцы – все сохраняли расовую память о том дне, когда мир опрокинулся. И у всех были свои Ковчеги. У одних из дерева гофер, у других из тростника. Некоторые были гигантскими судами, другие – огромными плотами.

– Но в Межвременье люди этим легендам не верили, ведь так?

– Да, – признала она. – Отчасти из высокомерия. Они знали, что Земля изменилась, что наклон оси прежде был иным, но верили, будто это был результат очень постепенного процесса. А ведь все свидетельства были налицо! Следы прибоя на высочайших вершинах, раковины морских моллюсков в песках пустынь, огромные скопления костей животных в горных пещерах, где они, видимо, пытались укрыться от потопа.

– Но почему мир опрокинулся, Шрина? В тот первый раз?

Она улыбнулась ему.

– Твоя любознательность ненасытна. И ты знаешь, секреты второго падения я тебе не открою. Ты слишком бесхитростен, чтобы прибегать к уловкам, Ошир.