Выполнить полное погружение в свои горестные думы мне помешал звон цепей. Самое страшное в этом звучании было то, что я хорошо понимала — я не шевелюсь, моя цепь не звенит. Но этот звон окружает меня со всех сторон. Я гоблина волосатого с его побоями так не испугалось, как этого звона, а потому не сразу сообразила, что не так уж и много цепей звенит недалеко от меня. Не раз и не два стукнутая головушка наконец-то заработала в полную силу, и я сподобилась спросить:

— Кто здесь? — ответ на мой вопрос последовал не сразу. Сначала стих звон цепей, а вот потом, хриплый и какой-то надтреснутый, сипящий голос произнес:

— Очнулась?

— Кто здесь? — повторила вопрос я и добавила. — Сколько нас? Где мы?

— Не торопись детка, — ответили мне. — Все узнаешь.

— Не слушай её, — подключился к нашему разговору еще один голос. Он звучал чуть лучше, чем первый, но был таким же тусклым и невыразительным. — Светка здесь дольше всех. Последнее время все реже и реже в себя приходит, а когда приходит, то в эти моменты с головой редко дружит. Нас сейчас четверо, вместе с тобой. Сидим мы на цепи в подвале Кушнаковского Валерия Михайловича. Ни о чем тебе это имя или фамилия не говорит?

— Нет.

— Странно… Мы вот к этому доктору сами на прием приперлись, и рассказали ему все о своей жизни и здоровье тоже сами. Вот только в гости к нему не по своей воле попали.

— Гостевые апартаменты нам этот мудак выделил одни на всех, — заговорила более звонким голосом третья невидимая мной собеседница. — Не знаю, для чего изначально строился этот каменный мешок, но потолок в нем метрах в четырех от пола, стены глухие, люк в потолке ровно посередине. Цепи, которые нас удерживают, довольно длинные, но друг до друга, как и до середины помещения, мы все равно не достаем. Вот и представь величину наших покоев. День наверху настанет, у нас лампочка тусклая под потолком зажжется, а когда наш хозяин решит нас навестить, другая вспыхнет, очень яркая.

— Зато у нас матрасики есть, личные, — заговорила первая. — А еще одеяло и ведро вместо туалета у каждой свое.

— Ага… И шрамы на морде, и не только, у нас у каждой свои. — Вторая, определила по голосу я, а она продолжила. — Давай знакомится. Я Ксения. Мне двадцать три года. Была студенткой института Искусств. В январе этого года пришла на прием к гинекологу Валерию Михайловичу. Хотела аборт сделать. Забеременела от любимого, а он как узнал радостную весть, свалил в голубые дали. А я… Вот… Аборт мне доктор, правда, сделал, здесь, в подвале. И не один… — Большего она сказать не смогла. Захрипела и начала задыхаться. Ее рассказ продолжила первая, Светлана.

— Не реви, дура. Горло сорвешь, опять неделю разговаривать не сможешь. А ты, мелкая, не слушай их. Не сумасшедшая я. Еще нет. Врут они все. Наш доктор добрый. Режет нас, но обязательно зашивает. И шрамы старается делать косметические, аккуратные. Ну, а что не получается еще, так не его в этом вина. Учится человек. Хирургом стать мечтает, пластическим. Заботливый он, кормит, поит, сам трахает, сам аборты делает. Правда аборты на живую, а вот режет и шьет под наркозом, местным. — Тихий смех, раздавшийся после ее слов, ужаснул.

— Хватит ржать, — заговорила третья, давая мне понять, что смех тоже принадлежал Светлане. — После твоего смеха удавиться хочется, — проговорила она и, глубоко вздохнув, продолжила: — Светке двадцать пять и она в этом гостеприимном подвале уже больше двух лет. Пять абортов перенесла, а ведь пришла к доктору на прием потому, как очень долго забеременеть не могла. Вот он ее и вылечил. Она единственная из нас троих замужем. Меня Настей зовут. Мне двадцать. Я здесь десять дней уже. Мама меня одна растила и умерла пару месяцев назад. У доктора на приеме я оказалась, когда медосмотр проходила. Он мне болячку якобы нашел и лечение назначил. Так я к нему второй раз пришла и тут оказалась. Абортов он мне не делал, а вот резать уже резал. Красавицей мне больше не быть. Да и из подвала этого мы уже не выйдем. Света троих ушедших на тот свет помнит, а сколько их до неё было? Доктор наш не молоденький уже. Лет сорок ему. Давненько, наверное, уже «практикует». Маленький, плюгавенький, но сильный, сволочь. Руки как железные. Не зря говорят, что сумасшедшие и маньяки непомерной силой обладают. Мы все трое высокие, черноволосые и не слабые, а против него как травинки в поле против ветра. Вот полночи сидим и гадаем, на кой черт ему девчонка подросток понадобилась? Зачем он тебя сюда притащил? Может ты беременная?

— Нет, девочки, не беременная и не подросток. Мне уже двадцать три. Дочка есть. Зовут меня Леной. В гости к вашему доктору я попала по собственной глупости. Наделала долгов, а отдать вовремя не смогла. Попала в аварию, пролежала в коме пять месяцев, очнувшись, забыла почти все о своей прошлой жизни и о долгах в том числе. Вот только они про меня не забыли, догнали и отомстили. Продал меня один придурок на опыты. Оправдания мои даже слушать не стал. Вот как-то так.

— Ну, тогда… Добро пожаловать в ад, подруга, — подвела итог Ксения.

На этом наши разговоры в этот день, ну или ночь, закончились. Новый световой день начался спустя пару часов. Высоко под потолком зажглась тусклая лампочка, приветствуя новый день и новый поворот в моей жизни.

Тусклый свет и то, на каком расстоянии мы находились друг от друга, а также плачевное состояние моего лица, не позволили мне разглядеть моих соседок получше. И все же отекшее лицо с заживающим шрамом на правой щеке одной, белые «нашлепки» на лицах двух других, неровно обрезанные почти под корень волосы, вспухшие рубцы на руках и ногах я рассмотреть сумела. Понять, как и кого зовут смогла, стоило им только заговорить и первой опять была Света.

— О, девки… Сейчас благодетель явится, будет медосмотр проводить, — ее «спальное» место находилось прямо напротив меня.

— Неправда твоя, — вступила в разговор Ксения, садясь на своем матрасе в уголочке слева от меня. — сначала Лота наши горшки заберет и Ленке личный лоток для естественных нужд выдаст.

Настя, находящаяся справа от меня, в разговор вступать не стала. Зато под потолком раздался резкий противный скрип, а следом за ним грохот откинутой в сторону массивной, по звуку, крышки. Квадратный люк, как и потолок, был хорошо освещен и потому не заметить упавший в вниз и звякнувший о бетонный пол металлический крюк, привязанный к обычной бельевой веревке, было просто невозможно. Вопрос «Зачем?» задавать не пришлось. Веревка очень ловко качнулась, и крюк оказался возле Светланы. Сноровисто подцепленное на него ведро, стоявшее раньше чуть в стороне от матраса, на котором сидела женщина, пояснило разговор о горшках. Не видимая мною Лота поменяла ведра, использованные по назначению на чистые, и выдала мне таким же способом такое же «приспособление». Глядя на это действо, в моей голове возник вопрос: «А нельзя ли…». Вот только задать его я не успела, потому как сверху в люк, начала опускаться длинная, легкая лестница, а под потолком зажегся словно целый прожектор.