успешных, но недолговечных (1718–1724) преобразований, когда судебные органы были отделены от гражданской администрации и финансовых учреждений. Последнюю систему сочли слишком дорогостоящей, и после Петра вернулись к старомосковской модели (1727). Судебный персонал, вместе с финансовым, военным и административным, помещался в резиденции губернатора или воеводы. Апелляционными органами в теории служили Юстиц-коллегия (с 1717) и Сенат (1711). На практике же состязающиеся часто сами выбирали судебную инстанцию – обращались в суды более высокого уровня, минуя низшие, являлись в столицу, пренебрегая местным судом, и так далее.

Судебная практика страдала от такого же, если не большего, недостатка профессионализма у персонала. Судьи не имели подготовки и зависели от грамотных писцов. По мере роста судебного аппарата – и империи в целом – становилось все труднее укомплектовывать местные суды знающими дело чиновниками. А главное, в 1726 и 1727 годах жалованье было отменено для всех, кроме высших чинов гражданской администрации, – персоналу местных чиновников пришлось жить на деньги, получаемые в качестве платы за услуги. Неизбежным следствием этого стала коррупция. Неудивительно, что в конце XVIII века стали появляться народные сказки и повести, высмеивающие взяточничество судейских, а в следующем столетии они приобрели широкую популярность. В «Повести о Шемякином суде», распространявшейся в виде лубочных изданий, выведен находчивый крестьянин, берущий верх над продажным судьей (рис. 16.1); в «Повести о Ерше Ершовиче», высмеивающей судебные тяжбы, рыбы собираются на суд в Ростовском озере.

Рис. 16.1. Дешевые издания XVIII века, как правило, избегали политических тем, но критика продажных чиновников допускалась, как в этом популярном лубке о Шемякином суде: умный крестьянин торжествует над чиновниками-взяточниками. Нью-Йоркская публичная библиотека, Отдел общих исследований

В ходе реформ 1775 года судебная система была существенно усовершенствована. Возникла стройная иерархия судебных учреждений на уровне губерний и уездов в каждой из 50 губерний и восьми областей. Реформа привела к обособлению судебной ветви власти, чего и добивался Петр I. Как указывалось в главе 14, коренные народы пользовались своими правовыми системами при рассмотрении дел в расправах, тогда как в судах более высокого уровня применялось русское право, часто сочетавшееся с местными обычаями. Последнее касалось в особенности западных окраин, где издавна действовало немецкое, шведское или польско-литовское право. Реформы 1775 года не требовали от судей профессиональных познаний – в судах заседали дворяне, назначенные сверху, или местные выборные представители, но так как дворяне получали относительно качественное образование, уровень компетенции судей, возможно, повысился по сравнению с московским периодом. Семен Десницкий, учившийся в Глазго, в 1767–1787 годах преподавал право в Московском университете. Его ученики получали основательные знания в области юриспруденции, но как таковое формальное образование в этой сфере появилось лишь в XIX веке.

Судебные полномочия государства расширялись за счет православной церкви, права которой при Петре I были ограничены (1692 – урезание судебной автономии патриарших владений, 1701 – создание Монастырского приказа с юрисдикцией в отношении светских и духовных лиц, проживавших на церковных землях всех видов – патриарших, епископских, приходских и монастырских). В 1721 году был создан Святейший Синод и принят Духовный Регламент, подтвердившие судебные полномочия церкви в отношении религиозных преступлений – богохульства, ереси, колдовства, – а также браков и разводов. Однако прочие дела передавались в светские суды, например, преступления сексуального характера (изнасилование, блуд, кровосмешение), дела о незаконнорожденных детях и отчасти о незаконных браках. Тяжбы о наследовании рассматривали совместные церковные и светские суды. Что касается лиц других вероисповеданий (католиков, лютеран, мусульман, буддистов), то религиозные дела с их участием рассматривались в соответствии с конфессиональными обычаями.

В действительности же в сфере уголовного права сохранялись процедуры и наказания, характерные для XVII века. Юридическая практика развивалась по двум направлениям. Для самых тяжких государственных преступлений вводились новые виды смертной казни – прежде всего при Петре I, который усердно преследовал взяточников и изменников. Как отмечалось в главе 7, в Московском государстве казни, как правило, были несложными (отсечение головы, повешение), совершались безотлагательно, а обряд был чрезвычайно простым. Все это оставалось в силе при приведении в исполнение обычных приговоров, но для особо тяжких преступлений, когда требовалось демонстративно покарать взяточника или предателя, Петр I ввел «казни-спектакли», наподобие той, которую он наблюдал в Амстердаме в 1697 году. Бой барабанов собирал толпы людей со всего города, высокопоставленные лица и чиновники прибывали в обязательном порядке, сооружались эшафоты и смотровые площадки, издавались листовки, клеймившие деяния казнимых, а тела и их части становились предметом всеобщего обозрения на долгие годы.

Такая жестокость, однако, редко наблюдались в XVIII веке благодаря противоположной тенденции. При Петре I применение смертной казни стало ограничиваться: все предусматривавшие ее преступления должны были разбираться и утверждаться высшими судами, а для рецидивистов количество преступлений, при котором допускался смертный приговор, было увеличено. Пожизненная ссылка стала использоваться чаще, приговоренные к ней отправлялись на поселение в новоприсоединенные земли (прежде всего в Сибирь) и на каторжные работы: женщины часто работали на производстве тканей, мужчины выполняли строительные работы. В этом столетии Россия не смогла создать тюремную систему европейского образца: тюрьмы использовались для краткосрочного содержания под стражей и в редких случаях – для пожизненного заключения религиозных преступников, которых бросали в монастырские застенки, часто подземные.

Как отмечалось в главе 7, ссылка виновных в совершении преступлений, каравшихся смертью, создавала проблему их содержания. После приговора их сопровождали под охраной до места ссылки, где они жили и работали в поселениях, не будучи заключенными. Тех, кто совершал наиболее тяжкие преступления, клеймили, чтобы удержать от побега: на лбу выжигали первую букву слова, указывавшего на совершенное преступление («вор», «тать» или обозначение места ссылки – «Тобольск» и др.). Иногда это дополнялось обезображиванием лица (вырывание ноздрей). Если такой человек появлялся в центральной России, сразу становилось видно, что он подлежит казни за побег из ссылки.

Переход от смертной казни к ссылке можно рассматривать как прагматический шаг, проистекавший из желания использовать преступников в качестве рабочей силы, а не из стремления снизить количество насилия в судебной сфере. Телесные наказания, прежде всего порка кнутом, сохранялись до середины XIX века, по наблюдениям Эбби Шрайдер. Но эта эволюция происходила также под влиянием гуманистических ценностей, свойственных как православию, так и Просвещению. Вероятно, за отменой смертной казни при Елизавете I стояли религиозные соображения. В 1743 году она выразила недовольство этой практикой, и сенатские указы 1751 и 1753 годов заменили казнь ссылкой, оставив ее лишь для наиболее тяжких преступлений. Казни в этом столетии совершались редко: Екатерина II будто бы колебалась насчет того, стоит ли доставлять Пугачева в Москву и устраивать театрализованную казнь, но в конце