Я прохаживался на шканцах с офицерами, как вдруг подняли сигнал, и вскоре со всех кораблей баркасы с верпами пошли к кораблю «Эгль». Это значило, что решились взять «Венус» силой. Подошед к капитану, я просил его доложить адмиралу, не угодно ли ему будет дать мне, не медля, ответ. «Его Превосходительство, – отвечал мне капитан, – желает, чтобы вы остались здесь, а шлюпку вашу можете отпустить». – «Остаться здесь? Неужели, г. капитан, вы хотите задержать меня? Напомните Его Превосходительству, что я парламентер, и кто поверит, что меня задержали? Товарищи мои подумать могут, что я сам, по своей воле, у вас на корабле остался. Надеюсь, что английский адмирал без нужды и без причины так бесчестить меня не пожелает». – «Успокойтесь, – пожав мне руку, сказал капитан. – Поезжайте; очень, впрочем, жалею, что вы, будучи уже ранены, не хотите избавить себя опасности, которой могли бы избегнуть».

Во время, как я находился на английском адмиральском корабле, капитан наш ездил к министру, прося его не оставить своей помощью. Дмитрий Павлович отвечал ему: «Я с своей стороны по долгу службы сделаю все, что будет возможно; еду сей час к королю и предложу ему последнее средство избавить вас от рук англичан; впрочем, вы люди военные, и если предложение мое королем принято будет, а вы не рассудите оному последовать, в таком опасном случае сами собой располагать должны».

По возвращении моем на фрегат во 2-м часу по полудни, когда корабль «Эгль» начал уже завозами тянуться к гавани, из города показалась скачущая конница, потом артиллерия и, наконец, пехотная гвардия короля Сицилийского; на всех крепостях, чего прежде не делывали, подняли флаги. Множество экипажей стояли на Марино, окна и террасы домов, обращенных к гавани, покрыты были народом. Как фрегат стоял у оконечности Молы и мог быть атакован с левого борта, то мы, дабы закрыть корму, подтянулись ближе к пристани и, носом упираясь на корабль «Архимед», стали в таком положении, что корабль сей и за ним стоящие два неаполитанские фрегата при зажжении «Венуса» должны были вместе с нами лететь на воздух. Министр наш, воспользовавшись замедлением переговоров, успел спасти нас от алчности англичан. Он предложил королю фрегат наш взять лучше себе, нежели отдать его в своей гавани англичанам. Его Величество, объемлемый страхом и желая сохранить дружество с обоими своими могущественными союзниками, с благодарностью принял сие предложение г. Татищева. В третьем часу пополудни, когда корабль «Эгль» был уже от гавани на своем выстреле, прибыл к нам на фрегат уполномоченный от сицилийского министерства, полицеймейстер палермский кавалер Кастрони и вместе с ним от министра нашего секретарь посольства Александр Яковлевич Булгаков. Первый именем короля объявил: что фрегат со всеми принадлежностями, какие приняты будут, по заключении мира возвратится нашему правительству, офицеры и служители, когда согласятся сдаться без сражения, которое должно быть пагубно всему Палермскому порту, не будут почитаться пленными, а гостями, и при первом случае, по получении от императора Российского соизволения, или останутся до заключения мира с Англией в Палермо, или возвратятся в Россию; доставление и содержание по русскому штату король берет на себя. Секретарь посольства подтвердил, что Дмитрий Павлович исходатайствовал для нас сию капитуляцию и мы можем оной воспользоваться. Капитан, призвав всех офицеров и служителей на шканцы, объявил о предложении короля и требовал согласия. Матросы отвечали, что они согласны, если предложение будет принято капитаном и офицерами. Как условие было самое удовлетворительное, то капитан, по общему согласию, объявил полицеймейстеру, что фрегат на сбережение вручается королю Сицилийскому. Кавалер Кастрони призвал с корабля «Архимеда» 10 человек солдат, и в то самое время, когда английский корабль «Эгль» оборачивался бортом к «Венусу», дабы открыть огонь, вместо нашего поднят был на фрегате сицилийский флаг. Оставя на фрегате своем караул[105], мы переехали на Молу, взяли с собой флаг и отдали ему честь залпом из ружей и криком «ура!». Наследный принц Леопольд с герцогом Гессен-Филиппстальским первые подъехали к нашему фронту и благосклонно разговаривали с капитаном и офицерами, благодарили нас, что избавили короля от большого неудовольствия, и тотчас приказали бригадиру начальнику порта поместить матросов в упразднившемся монастыре, близ Молы находившемся, а для офицеров нанять дом в городе.

Англичане, видя себя так искусно обманутыми, все негодование свое обратили на сицилийский двор, а особливо на королеву, которую они называли душой русской партии. Друммонд, оскорбленный неудачей, жаловался Ее Величеству, но королева отвечала ему: «Мы поссорились за Англию с Россией и должны с сей сильной державой нести бремя войны; справедливость требует, чтобы мы пользовались и преимуществами, с вой ной сей сопряженными, а потому и требовали мы, чтоб фрегат „Венус“ сдался нам. Кто может у нас оспоривать сию добычу?»

Министр наш, возвратившись от короля и королевы в то самое время, когда на «Венусе» подняли сицилийский флаг, подал ноту маркизу Чирчелли, в коей между прочим было сказано, что предложение, сделанное сего утра капитану фрегата «Венуса» английским адмиралом, и две ноты от сицилийского двора служат доказательством, что он действует с Англией совокупно против нас; что сколь велика ни была бы храбрость русских, фрегат, не имеющий даже пороху, не может сразиться с пятью линейными кораблями и не может противостоять морским и сухопутным силам целого государства, что пролитие крови в сем случае было бы безрассудно и что по сим уважениям русский фрегат вручается Его Сицилийскому Величеству. Министр оканчивал ноту, что слагает с себя звание посланника, снимает с дома своего герб российский[106], оставаясь в Сицилии токмо до времени, как частное лицо.

Король искренне благодарил г. Татищева за то, что доставил Его Величеству средство дать государю императору довод своей нелицемерной преданности, не подвергая себя мщению англичан. «Что делать нам, островитянам, – сказал король, – где много воды, тут много и англичан!». Хотя чрез несколько дней, по настоянию г. Друммонда, прислали к монастырю, матросами нашими занимаемому, сицилийский караул и предложили ружья сложить в магазейн, тут же в казарме находившийся; но солдатам позволили носить тесаки, в инструкции же караульного сицилийского офицера было сказано: охранять нас от англичан, не допускать подозрительных людей в казармы и быть в полном распоряжении у дежурного российского офицера. Посему при сменах сицилийский офицер рапортовал нашему, а солдаты его, которые стояли на часах у ворот монастыря, повиновались нашим матросам, вместе с ними отправлявшим караул. Словом, с нами обходились как с друзьями и не почитали нас пленными. Таким образом кончилось к удовольствию обеих сторон дело, которое без присутствия духа российского министра и решительности капитана Андреянова могло бы иметь весьма невыгодные для нас последствия. За таковой подвиг тайный советник Татищев, при возобновлении дружественных сношений, был награжден от короля орденом Св. Фердинанда, а секретарю посольства А. Я. Булгакову пожалован орден Св. Константина.