Сыщик сказал: — Значит, он покинул зал через другой выход.

Нет, другой выход заперт.

Но он же все-таки вышел из кино, — сказал сыщик.

Конечно, я знаю, что вышел. Конечно. Но я не заметил когда.

АРДИС КАРТЕР (МИССИС ЛЕО РОСС) АРДИС КАРТЕР (КАРМАН-КАРТЕР) МАРИЯ ШАРП (МИССИС НАЙГЕЛ СТОК)

В конце мая, когда Элина вышла из больницы и они с мужем уже несколько недель жили в Мэйне, им пришел пакет, пересланный из их дома в Гросс-Пойнте. Это была пластинка из очень легкой, прозрачной красной пластмассы. Элина поставила ее на проигрыватель и услышала голос матери:

Всем моим друзьям в Детройте и Мичигане:

Я глубоко и искренне сожалею, что не смогла лично попрощаться с моими дорогими друзьями и что моя свадьба прошла тихо, как событие сугубо личное, в то время как я обещала всем, что будет большой прием. Я знаю, я виновата, что так ужасно всех обманула, но мы с Найгелом всегда хотели, чтобы наша свадьба была скромной, интимной, и мы оба сочли за лучшее держать все втайне даже от ближайших наших друзей…

К тому времени, когда вы будете это слушать, мы с мужем уже обоснуемся в его городском доме на Белгрейв — сквер в Лондоне. Я видела только фотографии дома и площади, но это совершенно прелестно, и те из вас, кто знает меня, поймут, что будет для меня значить такого рода жизнь… Я знаю, что полюблю Лондон и Англию, хотя, конечно, мне будет недоставать бурлящей атмосферы Детройта. Но я уже начала изучать историю моей новой родины и чувствую, что сделаю ее моим постоянным домом, а не буду ощущать себя там «пересаженной» или лишенной родины американкой.

…Тех из вас, кто, так сказать, опередил выстрел и прислал мне подарки, я очень, очень искренне благодарю, и не могу удержаться, чтобы не выразить особую благодарность мистеру Робби Сэйдоффу за его щедрый дар. Так огорчительно, когда не можешь лично выразить свою любовь и благодарность всем детройтским друзьям… Поэтому закончу, сказав просто «до свиданья»… и самые наилучшие пожелания на будущее… от Марии и Найгела Стоков.

Элина много раз проигрывала эту пластинку. Слушая грудной, мелодичный, такой знакомый голос матери, она чувствовала, как у нее начинает щипать глаза, словно туда капнули кислотой, но слез не было: она не плакала. Однажды, когда Марвин услышал, что она ставит пластинку, он вошел в комнату, выключил проигрыватель и мягко сказал:

Элина ставила пластинку еще несколько раз, когда мужа не было дома. Затем однажды до нее вдруг дошло, что она уже какое-то время — недели две или три — не ставит ее, тогда она старательно протерла пластинку мягкой замшей, сунула в чехол без названия и поставила вместе с пластинками Марвина — между «Шехерезадой» и «Смертью и просветлением» Штрауса.

МЕРЕДИТ ДОУ

Номер: 0187425. Тюрьма штата Мичиган

17 августа 1972 г.

Ваша Честь!

У меня ушло несколько недель на то, чтобы создать этот документ, ввиду физических недугов и общей депрессии. Но я понял, что лишь прямая и откровенная апелляция на разумных законных основаниях может произвести какое-либо впечатление на Вас и на тот мир, который Вы представляете. Я прав? Одновременно я отправляю верному другу на воле копии настоящего письма и приложенной к нему памятной записки на хранение. Я теперь понял, что такого рода предосторожность необходима, чтобы люди вроде Вас не могли употребить во зло свою власть.

Судья Куто, я хочу, чтобы все это было зафиксировано не только в суде штата Мичиган, но и в Верховном суде Соединенных Штатов, который, я уверен, со временем рассмотрит мою апелляцию и решит дело в мою пользу, а также хочу довести до сведения всего мира. Я хочу, чтобы и Вы зафиксировали это в своем сознании, как человек, как индивидуум, и, надеюсь, Вы со всем вниманием выслушаете меня.

Я перечислю Вам серию действий, которые намерен предпринять:

Во-первых, я обращусь с просьбой в судейскую коллегию еще раз изучить во всех деталях протоколы моего процесса. Это должно быть сделано незамедлительно, причем объективным, справедливым человеком, никак не связанным с судом штата Мичиган. Я прошу Вашу Честь выделить беспристрастного эксперта для этой цели. Этот эксперт, несомненно, придет к выводу, что заместитель прокурора позволил себе немало утверждений и обвинений в мой адрес, причем никто его не прервал, и все это было выслушано присяжными, хотя он не имел права так говорить, ибо в своей ненависти ко мне он забывал о необходимости представить требуемые законом улики, что было для меня постоянным источником изумления и огорчения. Более того: в протоколе зафиксированы возражения со стороны моего адвоката, мистера Джека Моррисси из Детройта, штат Мичиган, которые Ваша Честь соизволили игнорировать. Беспристрастный эксперт не может не прийти к выводу, что Вы судили меня не по справедливости и что вынесенный мне приговор должен быть отменен.

Во-вторых, ставлю Вас в известность, что я подаю жалобу на Вас лично как на судью, а также на полицейского комиссара города Детройта, требуя, чтобы беспристрастный третейский суд занялся разбором вышеупомянутой моей просьбы.

В-третьих, ставлю Вас в известность настоящим письмом, что подаю на Вас иск в Федеральный суд в Детройте не менее чем на 1 миллион долларов за то, что Вы грубо нарушили мои конституционные и гражданские права, приговорив меня, Мередита Доу, к тюремному заключению сроком от 8 до 10 лет в одной из тюрем штата Мичиган. Этот приговор, вынесенный Вами, Ваша Честь, судьей Карлом Куто, в понедельник, 5 июня 1972 года, на заседании в Доме правосудия города Детройта, ограничивает мою свободу передвижения из любой точки страны в любую другую ее точку, то есть урезает права, гарантированные всем гражданам Соединенных Штатов нашей конституцией. В дополнение должен довести до Вашего сведения, что этот приговор является жестоким и необычным наказанием, поскольку я не просто заключен в тюрьму, а в больничную палату, и меня крайне деморализует лицезрение окружающих меня бед и мое собственное немощное состояние. Я стал замечать, что во мне то и дело вспыхивает страх по поводу ближайшего будущего (а мне вскоре предстоит еще одна операция позвоночника) и по поводу моего будущего вообще, равно как и будущего этой злосчастной обреченной страны.

Кроме того, я готовлю пространную записку касательно соблюдения habeas corpus, поскольку ни во время процесса, ни на протяжении многих недель, предшествовавших ему, я, по сути дела, не имел настоящего защитника. Хотя мне и трудно будет это доказать, но я уверенно берусь за дело и лишь не знаю пока, с чего начать. По всей вероятности, я составлю записку в форме автобиографии. Ваша Честь не сможет не обратить внимания на то обстоятельство (только, Ваша Честь, не сочтите это за угрозу), что если этот мой документ будет опубликован, он склонит на мою сторону широкие слои американского народа, которые потребуют справедливого суда надо мной. В настоящий момент я жду важных документов, связанных с историей моей семьи — они будут необходимы читателю для понимания основной мысли моей памятной записки о habeas corpus, которая, как я понимаю, не должна превышать двух-трех страниц, должна быть снабжена исчерпывающим предисловием и столькими приложениями и указателями, сколько потребуется. «Автобиография Мередита Доу» должна, пожалуй, быть написана в форме романа, поскольку никакая другая форма человеческого общения (за исключением физического касания) не обладает такой невероятной напряженностью, таким всеохватывающим воздействием, как роман. Моя автобиография, должным образом изученная, наглядно высветит не только акт вопиющей несправедливости (совершенный советом присяжных из двенадцати представительных, но трагическим образом предубежденных граждан и стараниями Вашей Чести, усиленно стремившейся покарать меня не сообразно всем выдвинутым в мой адрес обвинениям), но и положение в нашей стране, этом ныне загаженном и затоптанном вандалами Саду Северной Америки, который молит нас расчистить его и вернуть ему первоначальную девственность. Сколько же нам ждать, чтобы наши сады снова стали святилищами? В дополнение к указанной выше памятной записке и в непосредственной связи с моим иском к Вашей Чести (за нарушение моих прав гражданина) я хочу заявить — и прошу занести это в дело, — что отказ Вашей Части на четвертый день процесса разрешить мне отказаться от моего адвоката и самому выступить в мою защиту был, пожалуй, самым прискорбным ограничением моей свободы. Учитывая это обстоятельство, а также то, что мой адвокат, мистер Джек Моррисси из Детройта, штат Мичиган, никоим образом не сочувствовал основе основ моих убеждений и не симпатизировал мне лично, а вел дело лишь как профессионал, любой непредвзято настроенный человек поймет, что у меня вообще не было защитника. У меня действительно не было защитника, который отстаивал бы мои интересы. Во всей этой сумятице я лишь медленнее других понял то, что они сразу увидели и пытались дать мне понять, а именно: что мой адвокат защищал не «меня», а некий абстрактный принцип. Сколь бы ни был компетентен в судебных делах мистер Моррисси, он не понимал состояния моего ума в момент так называемого преступления, в момент моего ареста, да и на протяжении всех недель, предшествовавших процессу, а также и во время оного, и следовательно, он действительно не представлял Мередита Доу. Из этого я и буду исходить в моей памятной записке, на подготовку которой потребуется, безусловно, не одна неделя. (При этом заявляю — исключительно для сведения Вашей Чести, — что по вышеуказанным причинам я предъявляю также иск к моему бывшему защитнику на сумму в 500 тысяч долларов, а копию этого документа перешлю Вам.)