– Обо всем этом ты тоже рассказал в полиции?

– Так же, как тебе, слово в слово.

– Каков он на вид, этот мужчина?

– Трудно сказать. На лице у него было что-то вроде маски из носового платка. Он поменьше меня ростом – примерно с дядю, и на нем был серый костюм, почти такой же, как у него. А в остальном – темно было, не разглядишь.

– А почему обо всем этом ничего нет в газетах?

– Сержант Каттинг сказал: «Если я сообщу прессе, что вы видели убийцу, но не смогли опознать его, он будет чувствовать себя в безопасности. Если я вопреки действительности заявлю, что вы его узнали, вы можете оказаться под угрозой. Лучше всего промолчать. Он может занервничать и совершить неверное действие».

Мартин отметил про себя, что сержант Каттинг гораздо умнее, чем может показаться на основании его публичных заявлений, обнародованных в газетах.

– Вот и все, что мне известно, – заключил рассказ Курт. – Не знаю даже, зачем я это все тебе рассказал, Мартин. Сержант Каттинг не одобрил бы такой откровенности. Но ты оказал мне услугу, – он бросил взгляд на золотой ключик, – и мне захотелось отблагодарить тебя.

– Это я должен сказать тебе спасибо, Курт, – возразил Мартин и неловко добавил: – Все это было чрезвычайно интересно. – На самом деле это было гораздо больше, чем просто интересно, только все равно, как ни прикинь, никуда не вело.

Курт взял ключ и прикрепил его к цепочке часов.

– Надо починить, – сказал он, – а то, бог знает, где я в следующий раз его потеряю.

– Остается надеяться, что найду ключ я, а не… – Мартин оборвал на полуслове готовую сорваться с губ бестактность.

– Ну а теперь, может быть, пообедаем, то есть, прошу прощения, поедим? – предложил Курт.

Мартин посмотрел на часы.

– Извини, не получится. Уже поздно, у меня скоро репетиция начинается, времени осталось только на то, чтобы гамбургер перехватить в «Белой таверне». – Он смущенно замолчал и, поколебавшись, протянул Курту руку – необычный для Мартина жест. – Что ж, удачи тебе, Курт. Да, и надеюсь, у Лупе все будет в порядке.

– Не сомневаюсь в этом. Я очень доверяю врачу, которого порекомендовала Синтия.

– Синтия?!

– Ой, извини, случайно с языка сорвалось. Пока, Мартин, и спасибо тебе за все.

Что ж, вот оно, стало быть, как все оборачивается, думал Мартин, идя на репетицию. Столь красиво построенная версия полностью развалилась. Коль скоро даже намек на мотив исчез, остальные детали находят вполне естественное объяснение.

И Мартин был рад – от души рад, что чувства его не обманули, оказались верными, а рассуждения ложными. Но если Курт невиновен, то кто убийца? Описание подойдет любому – мужчина среднего роста в маске. Что это дает? Остаются лишь две возможности, одна – маньяк, другая – агент виньяров. Мартин был вынужден признаться себе, что оба варианта, пусть вероятные, пусть даже правдоподобные, ему не по вкусу. У него имелись некие эстетические представления об убийстве, и под них не подходили ни безумие, ни тайные общества.

Он невольно, хоть к убийству это не имело никакого отношения, вспомнил, как Курт под конец разговора упомянул Синтию. Что за ее абортами стоит Алекс, такой правильный, такой положительный, поверить было трудно. А узнай он про них, что бы, интересно, сказал? Тема для размышлений, ничего не скажешь, соблазнительная, и от убийства отвлекает. Возможно, стоит как-нибудь взяться за детективный роман, целиком построенный на теме отцовства? Нет, пусть будет лучше таинственное изнасилование. В романе будет прекрасная сцена, где шаг за шагом раскрывается преступление, а детектив, как положено, разыгрывает действия преступника.

Несмотря на то, что гамбургер пришлось буквально заглатывать, в Уиллер-холл Мартин немного запоздал. Репетиция уже началась, и Дрексель приветствовал его нельзя сказать, чтобы с почтением, положенным переводчику и одновременно актеру. Пол находился на сцене, как всегда, несколько раздраженный тем, что ему не позволяют исполнять роль с трубкой во рту.

– Наконец-то, Лэм, – нетерпеливо проговорил Дрексель, – в конце концов, это ваша пьеса, так что подключайтесь.

Мартин подключился послушно и так живо, что, целиком погрузившись в своего «Возвращающегося Дон Кихота», совершенно забыл о Семерых с Голгофы и своем к ним интересе. Едва ли он представлял, что в недалеком будущем эти две линии сольются в одну.

– В своем кратком описании тайны Айлингтона, – заметил доктор Эшвин, – Артур Мейчен утверждает, что вкусы публики капризны и причудливы. Собственно, это подтверждает и наш случай.

Дело происходило в пятницу вечером, ровно через неделю, почти час в час после убийства доктора Хьюго Шеделя. Мартин, вымотанный тяжелой репетицией, столкнулся с Алексом, которого долгие часы работы в лаборатории утомили почти так же сильно, и они вместе решили нанести краткий визит доктору Эшвину.

Разговор, который поначалу крутился вокруг таких предметов, как, например, самые смешные из последних выказываний восьмилетней Элизабет или авторитетные суждения Эшвина против идеи перевода на английский шедевров Бравабхути, с неизбежностью пришел к убийству и Семерым с Голгофы. Эшвин, для которого распутать хитросплетения этого местного убийства стало делом едва ли не личного престижа, в данный момент изливал желчь на любителей газетного чтива.

– Убийство доктора Шеделя, – рассуждал он, – это убийство незаурядное и мастерски совершенное. Характер жертвы, отсутствие мотива, странная графика на листе бумаги, оставленном на теле, – все это вместе создает на редкость интересный ребус. Между прочим, мистер Лэм, как так получилось, что газеты докопались до истории Семерых с Голгофы? Мистер Леннокс вроде бы был твердо настроен не предавать ее гласности.

– Думаю, это дело рук Уортинга, – сказал Мартин. – У него глаза засверкали, когда Пол заявил, что своя жизнь ему дороже гражданского долга. Помнишь, Алекс?

– К тому же, – добавил Мартин, – ему скорее всего известны газетные расценки.

– Что ж, весьма вероятно, – согласился Эшвин. – А как мистер Леннокс отнесся к тому, что опасные для него сведения были обнародованы, занервничал?

– Я оказался рядом, когда он читал газету, – откликнулся Алекс. – Убедившись, что имя его не названо, Пол вздохнул с облегчением. Но признание швейцарского консула, что он ничего не знает о виньярах, кажется, сильно удивило его.

– По-моему, он подозревает консула в том, что тот сам виньяр, – улыбнулся Мартин. – Эти Семеро с Гологфы становятся для него манией.

– Ясно. – Доктор Эшвин уселся поудобнее на вращающемся стуле. – Тем не менее даже столь романтические откровения не сильно заинтересовали читателей. На протяжение минувшей недели убийство, совершенное с помощью ледоруба, не сходит с первых полос всей здешней печати. Оно по-прежнему не раскрыто, а…