Китс в своих письмах к Фанни откровенно пишет, что хотел бы стать ее возлюбленным в полном смысле этого слова, в каком Томас из Эрселдауна был возлюбленным королевы Волшебной страны, и готов с радостью получить Знак и кровью подписать договор, согласно которому его душа пойдет в ад. Он не был христианином. «Моя религия — Любовь и ты — ее единственный догмат», — писал он Фанни.

Однако Фанни не пожелала играть предназначенную ей роль. Пусть поначалу, подобно королеве, которую Уильям Бартон встретил на своем пути, она делала вид, будто «злится и радуется», когда он предлагал ей свою любовь, а потом жалела его в его несчастье и немного иронизировала над ним, все же очевидно, что она никогда «не собиралась делать ничего такого, о чем противно слышать христианскому уху».

У Кольриджа в лучшие его времена было более ясное поэтическое сознание, чем у Китса. Хотя вторая часть поэмы «Кристабель» противоречит лунной магии первой части, в «Старом мореходе» в образе женщины, играющей на корабле-фантоме в кости со Смертью, Белая Богиня изображена со всей преданностью:

Her lips were red, her looks were free,

Her locks were yellow as gold,

Her skin was white as leprosy.

The Nightmare Life-in-Death was she,

Who thicks man's blood with cold.

Кровавый рот, незрячий взгляд,

Но космы золотом горят.

Как известь — кожи цвет.

То Жизнь-и-в-Смерти, да, она!

Ужасный гость в ночи без сна,

Кровь леденящий бред.

(Перевод В. Левика)

Английские сочинители баллад, оставшиеся неизвестными, постоянно славили красоту Богини и ее страшную власть. Она вдохновила анонимного автора на создание «Песни Тома О'Бедлама»:

Луна — мой друг сердечный,

И филин тут как тут,

Да селезень зеленый

С крикливою вороной

Печаль мою поют.

(Перевод А. Шараповой)

Также и в «Святой земле Вальсингам»[235]:

— Я встретил светлую деву —

Словно ангел Господа Бога,

Как нимфа или царевна

Стояла она у порога.

— Ушла и меня одного,

Как незнакомца, оставила.

А когда-то во мне души

Эта дева не чаяла.

(Перевод А. Шараповой)

«Святая земля Вальсингам» напоминает полное нежности описание Богини в древнеирландском сказании «Болезнь Кухулина», сочиненное Лаегом после посещения крепости сидов:

В красивом доме девица живет,

Прекраснее всех жен ирландских

И легкостью шагов, и золотом кудрей,

Но и умом, и смелостью, и блеском.

Со всеми говорит она в черед,

И речь ее столь сладкозвучна,

Что тотчас же сердца мужей

Переполняются любовью к ней.

Но хотя Богиня любит губить, губит она только тех, кто хочет быть погубленным.

Упоминание Кольриджа о проказе (white as leprosy) на удивление точно. Белизна Богини всегда была двоякого свойства. С одной стороны, это прелестная белизна жемчуга, женского тела, молока, нетронутого снега, а с другой — ужасная белизна трупа, призрака, проказы. Недаром в Левите (14:31) излеченный от проказы первым делом благодарит богиню-мать «приношением хлебным», то есть ячменной мукой. Алфито, как мы уже говорили, все это в себе соединяла, ибо alphos — белая проказа, что поражает лицо, a alphiton — ячмень, и Алфито жила в вечных снегах на скалах Нонакриса. Павсаний связывает слово leprosy, означающее «чешуйчатость», что является характер ной чертой настоящей проказы, с городом Лепреем, который стоит на берегу реки Алфей в районе Трифилии (клевер), где была колония прокаженных, основанная богиней по имени Лепрея. Потом она перешла под покровительство «Зевса белого тополя», поскольку leuce- другое название проказы — означает также «белый тополь». Таким образом, мы связываем несколько нитей. О белом клевере, который растет там, где правит богиня любви Олвен, можно сказать «белый, как проказа». И еще получается, что листья белого тополя (осеннее дерево «Beth-Luis-Nion»), который все еще растет в долине Стикса, использовались как профилактическое средство против проказы, ибо albus и albulus на латыни имеют все значения греческого слова alphos. Когда Эвандр пришел из Аркадии в Италию, он принес с собой название реки Алфей: Albula — старое название реки Тибр, хотя его желтые воды заработали бы ему название Xanthos или Flavus, если бы не вмешательство Белой Богини, способствовавшей миграции.

Священнослужительницы Белой Богини в древние времена, видимо, красили лицо мелом, подражая белому диску луны. Похоже также, что остров Самофракия, знаменитый своими мистериями в честь Белой Богини, получил название от чешуйчатой проказы, так как Samo — белый, а старо-гэльское слово, обозначавшее этот вид проказы, — Samothrusc. Страбон в «Георгиках» подтверждает это предположение, цитируя Артемидора, который писал, что «возле Британии есть остров, где отправляются те же обряды в честь Цереры и Персефоны, что в Самофракии».

В «Старом мореходе» Ночная Кобыла, «Жизнь-в-Смерти» выигрывает игру:

«The game is done, I've won, I've won»,

Quoth she and whistles thrice.

И с хохотом вскричала та,

Чьи красны, точно кровь, уста:

«Моя взяла, моя!»

(Перевод В. Левика)

Она трижды свистнула («whistles thrice»), призывая ветры, чтобы спасти жизнь Морехода, и здесь опять Кольридж на диво точен. Белая Богиня Кардея, как уже говорилось, властвовала над четырьмя главными ветрами. В мифологии главным был Северный ветер, за спиной которого располагался ее звездный замок — возле дверных петель Вселенной. Тот же ветер подул в ответ на последнюю загадку Гвиона в «Сказании» и помог освободить Элфина, именно он, согласно Гекатею, дал название гиперборейским жрецам Аполлона. Свистеть три раза в честь Белой Богини — традиционный способ поднять ветер, — отсюда поверье, что «кудахчущая курица и свистящая девица» сулят несчастье. «Я позову ветер». — «А я другой». Так ведьмы говоря в «Макбете»… Тесная связь ветров с Богиней являет себя в широко распространенном народном веровании, будто свиньи и козы (ее священные животные) — единственные способны видеть ветер, а кобылы легко могут стать невидимыми, повернувшись задом к ветру.