жить в горах вместе с Джимбо. Я завидовал их дружбе, сказал я, и их свободе. Отец хмыкнул. Болтовней я отвлекал себя от мыслей о том, как прекрасно было бы сейчас глотнуть скотча, и старался не обращать внимания, что мой отец никак не реагирует. Он меня не слушал. Отец чистил ногти, крошил хлебный мякиш, разглядывал зад официантки. В конце концов он махнул ей рукой. Я подумал, что он все-таки ее ущипнет, но отец похлопал девушку по ладони.

– Можно мне двойной водки-мартини? – спросил он. – Полный бокал. С двумя оливками.

Я вытаращился на него.

– О! – сказал он. – Точно. Забыл тебе сказать по телефону. Время от времени я себе позволяю насладиться коктейлем. Видишь ли, стало ясно, что я не алкоголик. Да-да. И это хорошо. Когда у меня портится настроение, ну, изредка, я позволяю себе насладиться коктейлем.

Он повторял и повторял эту фразу, «насладиться коктейлем», вероятно, потому, что она звучала утешительно банально.

Поначалу я встревожился, но, насладившись половиной коктейля, отец начал наслаждаться и общением со мной. Стал реагировать. Слушал. Более того, давал советы, смешил меня, изображал забавные голоса. На моих глазах он превращался в другого человека, в парня из «Публиканов», и я предложил ему насладиться еще коктейлем. Черт, воскликнул я, обращаясь к официанте, словно это только что пришло мне в голову, думаю, я могу насладиться коктейлем тоже.

Неделю я лежал на диване у отца в квартире, читал его книги, курил его сигареты, слушал его шоу по радио. То было воплощение моей детской мечты – слышать его голос и знать, что, закончив, он придет домой. Мы пойдем поужинать, насладимся несколькими коктейлями, а поздно вечером, под ручку, вернемся назад. Будем слушать Синатру, засиживаться до рассвета, может, смотреть по телику повтор «Досье Рокфорда». Мой старик любил «Досье Рокфорда». По всей квартире были развешаны его старые рекламные фото, и я заметил, что на лучших из них он похож на Джеймса Гарнера[54].

Он по-прежнему был настоящим шеф-поваром и гурманом, и после вечера в баре любил приготовить нам какой-нибудь десерт, вроде тирамису или канноли. Десерты были великолепные, но еще больше удовольствия я получал, помогая ему на кухне и учась готовить. Мы были друзьями, делали что-то вместе, как Рокфорд и его отец. Я понимал, что причиной такой нашей близости являются коктейли, но что с того? Коктейли помогали нам расслабиться и преодолеть чувство вины за то, что мы любим друг друга. Коктейли позволяли забыть о том, что он сделал – и чего не сделал. Как можно возражать против них, если они справляются со столь грандиозной задачей?

На выходные отец собрался познакомить меня со своей новой девушкой. Мы выпили пару коктейлей в придорожном баре по пути к ее дому – одноэтажной развалюхе глубоко в лесу. Она открыла дверь, и при виде нас у нее отвалилась челюсть: мы стояли, шатаясь, обхватив друг друга за шеи.

– Вижу, вы решили начать веселиться без меня, – сказала она.

Она была болезненно худая, вся из углов и костей. Некрасивая, но очень сексуальная. Ее двадцатилетняя дочь, стоявшая у матери за спиной, оказалась толстушкой, словно съедала всю еду, которой мать пренебрегла.

Мы прошли на кухню, и дочь уселась обратно за стол, склонившись над книгой. Она читала «Выбери собственное приключение». Каждый раз, когда наступает кульминационный момент, объяснила она, ты можешь выбирать. Хочешь пойти в запретные пещеры? Листай до страницы тридцать семь. Поплыть по реке? Страница сорок два.

– Я читаю только «Выбери собственное приключение», – сказала она. – Потому что люблю, чтобы все было по-моему.

Пока отец готовил ужин, его подруга повела меня показать дом, что заняло не больше трех минут, потому что дом был размером с «Публиканы». В прихожей на стене висел пазл, покрытый лаком и вставленный в рамку. Она демонстрировала его так, словно это оригинал Ван Гога. Вернувшись в кухню, мы оба почувствовали: что-то произошло. Отец переменился. Глаза превратились в щелки. Лицо раскраснелось. Может, дочь сказала что-то не то? Стала болтать про свое «Приключение» и разозлила его?

– В чем дело? – спросил я.

– Ни в чем, – ответил он.

Подруга отца что-то пробормотала про его «перепады настроения». Большая ошибка. Он ее обругал. Дочь сказала отцу не говорить так с ее матерью. Он обругал и ее. Я попытался вмешаться, как-то его успокоить, но он велел мне «заткнуть свою пасть». Я достаточно наслушался таких приказов заткнуть пасть. И сказал отцу, чтобы он сам заткнул пасть, и с этого момента все изменилось – навеки.

Он бросился ко мне. Как Вонючка: с бычьей шеей и животом вперед, при этом на редкость проворно. Я отшатнулся, но быстро взял себя в руки. На этот раз будет по-другому, пообещал я себе. Я никому больше не позволю на меня кидаться. Когда на меня напал Вонючка, я был в расстройстве и совсем не подготовлен. На этот раз я был зол и готов встретить атаку. Все драчуны, с которыми я был знаком, встали у меня перед глазами. Боб-Коп, Джоуи Ди, Спортсмен, даже дядя Чарли, замахивающийся на своего воображаемого Хэглера. Я попытался припомнить советы, которые Джоуи Ди давал мне насчет драк в баре, и что Дон рассказывал мне о борьбе. Интересно, мы с отцом будем махаться или бороться? Я опустил глаза на его сжатые кулаки и увидел в одном из них нож.

В далеком уголке моего мозга всплыло осознание – та же картина некогда предстала перед моей матерью: обезумевший отец с острым лезвием в руке. Я всегда считал, что понимаю, насколько страшно ей тогда стало, но в действительности я и понятия