Весь город Баку знал, что армянин такой-то – террорист, убийца и грабитель. Знала это и полиция, и жандармы. А прямых улик не достать, – все боятся его мести. Когда мы не довели этого типа до тюрьмы после вторичного ареста, к нам жители приходили с благодарностью. – Спасибо, избавили от сумасшедшего, – говорили они. – Страшный человек! Его давно убить следовало, а суды все выпускали на свободу за недостатком свидетелей… А попробуй на него посвидетельствовать, и в ту же ночь убьют.

Так вот видите, мы не безобразничали и не беззаконничали, а исправляли ошибки судов, да полицейских властей, которые придерживались правил слепой Фемиды, предпочитая губить сотни невинных, чем подвесить одного негодяя.

Солдаты наши сами отлично понимали, что делают. Они неведомыми путями узнавали, кто что из себя представляет. Они сами говорили нам, что такого-то нужно не довести до тюрьмы. На него есть указания жителей, и точные, справедливые.

И разве мы не правы оказались?! Полиция ничего не могла поделать в Баку, а мы все усмирили; убрали главарей, и тихо стало…

Все это нам рассказывал офицер 4-го Кавказского стрелкового полка в первый же день, как мы снова очутились у бабушки. Янкевский нанял большую квартиру около самых казарм, надеясь, что мы опять будем жить у него. Вся милая семья очень огорчилась, узнав, что я на днях уезжаю в кадетский корпус, а Молчанов и Кононов вытянули жребий на перевод в Сибирь, в шестой Восточно-Сибпрский саперный батальон, стоявший в Березово.

– Жаль, – говорили все наши, – батальон теряет трех монархистов. Это уже много.

– Ничего, на наше место приехали из электротехнической школы два крепких офицера, Федотьев и Зенилов.

– Ну, это, пожалуй, и не чистой воды монархисты, – покачала головой бабушка, – я знаю их. Зенилов еще куда ни шло, ну а Федотьев, тот парень хитрый и знает, как себя и где держать нужно. Он, можно сказать, немного из либералов… Ну. довольно болтать! Пойдем-ка лучше в новый сад играть в лото. Мы без вас тут совсем закисли, хотим проветриться.

Всей компанией мы отправились в сад. Заняли два столика и стали играть.

– Барабанни лалки! – кричал армянин, показывая публике одиннадцать. – Туда и сюда! – когда вынимал 69. И все были довольны, все смеялись кавказским остротам.

Рядом со мною сидел Молчанов. Я уже не видал его недели три, так как он получил отпуск еще в лагерях, чтобы обмундироваться для Сибири. Он был теперь мрачен, пил много вина и не играл. Вдруг бабушка подтолкнула меня. Я посмотрел на нее, а она указала глазами на Молчанова. Смотрю, – он вытащил револьвер и что-то вертит его.

– Слушай, Викторин, – сказал я ему, – пойдем-ка пройтись.

Он немедленно встал, и мы вышли из сада. На улице было много народа.

– Что с тобой? Чего это ты машиной вздумал играть?

– Хочу кончить глупую комедию, – нервно проговорил Молчанов.

– Да какую комедию?!

– С жизнью хочу покончить. Не желаю ехать в Сибирь! Что мне там делать?! – Он, видимо, сильно опьянел. Я быстро засунул руку в его карман и схватил револьвер. Он стал сопротивляться.

– Не скандаль, дружище, – уговаривал я. – Револьвер все равно не отпущу, а возьму с собой. Если начнешь скандалить, – я и при публике не постесняюсь его у тебя отобрать.

– Бери, черт с тобой, – промычал он. Я взял револьвер и преспокойно вернулся в сад, а мой приятель пошел домой. Я не боялся за него, он не был пьян до потери сознания, а просто немного развезло. В саду бабушка накинулась на меня, зачем я оставил его одного.

– Да я отобрал револьвер, вот он.

– Ах, эта молодежь. Прости, Господи… – заохала бабушка. – На них все эти войны и революции так влияют, что все нервы в тряпки обращаются… А тут еще эта дурь в голову влезла…

– Какая дурь?! Не хочет в Сибирь ехать?.. Он уже сказал мне это.

– А, небось, не сказал – почему?

– Нет…

– Он, видите ли, вперился по уши в Антонинку, так втюрился, что не мог сдержаться, чтоб не сказать мне. Он хочет просить Анатолия дать ей развод и жениться на ней. Она ему запретила даже думать об этом, а сама жалеет мальчика.

– Ну, вы бы его высадили из дома, а то близко жить около предмета страсти не годится, – посоветовал я. – Он парень нервный и может делов натворить.

– И я уже так думаю, да я взяла с него слово, что он ничего не сделает. Упаси Боже, – узнает Толя, и будет драма. Толя Нинку без ума любит, да еще больной, тоже нервный. Вот, Господи, жизнь-то какая пошла… – И старуха всплакнула. – Переехали бы вы к нам и жили бы с ним вместе, – все я бы меньше боялась.

– Нет, мое дело конченное. Я на днях уезжаю, не стоит и начинать.

Из сада мы шли, торопясь домой, узнать, что с Молчановым. Он лежал на своей кровати и набросился на меня, зачем я отнял у него револьвер.

– Я повсюду ходил, хотел достать револьвер, у фельдфебелей спрашивал, но ни один мне не дал.

– Хорош ты, значит, был, если фельдфебеля тебе револьвера не дали, – сказал я. – Не дам и я тебе, пока не опомнишься, – сказал и ушел. Молчанов хотел было погнаться за мной, да на счастье был уже раздет.

Целую неделю я не возвращал ему револьвера, а отдал только тогда, когда он обещал мне под честным словом, что не сделает никакой глупости. Он признался мне, что мучило его, и мне пришлось. долго и много говорить по этому поводу, чтобы успокоить выбитого из колеи приятеля.

Наконец, он согласился со мною, что, действительно, лучше уйти от греха и уехать в Сибирь.

Жизнь в батальоне шла еще кувырком. Я ждал приезда Шах-Будагова, чтобы сдать ему роту. В караулы уже не ходил, как ротный командир, но успел попасть два раза рундом.

При втором наряде дежурный по караулам послал меня проверить караул в городской тюрьме. Находилась эта тюрьма за городом, недалеко от Навтлуга. Уже вечерело, когда я попал туда.

– Ну, что у вас хорошего? – спросил я наших офицеров. Караульным начальником был подпоручик Семенов, а Ананьин был с выводными, конвойными и людьми на случай беспорядков.

– Было весело, – получил я в ответ. – Бабы устроили бенефис!

– Какие бабы?!

– Да политические. Их тут до восьмидесяти наберется. Выпустили их на прогулку. Внутренняя охрана тюрьмы стала на стражу. Бабы погуляли, да и давай кричать: Опричники!.. Кровопийцы!.. Палачи!.. А это кто.?! Саперы?! Палачи и вы, опричники!! – Да и принялись нас крыть самой отборной нецензурной руганью, как извозчики. Даже наши саперы возмутились.

– Это уже не политические, а просто уличные девки, – заговорили сами саперы.

Прибежал начальник тюрьмы, так бабы плевать на него стали. Он к нам: помогите загнать! Мы было хотели заявить ему, что это не наше дело с бабами возиться, – сказал Ананьин, – да сами саперы, как услышали просьбу начальника, так и выскочили все на двор.